Он продвинулся бы и
дальше, но дорогу ему преградила бригада данаид в ватниках и с отбойными
молотками. Под присмотром толстомордого Каина они взламывали асфальт и
прокладывали какие-то трубы. Ученый совет неоднократно поднимал вопрос о
постройке вдоль шоссе высоковольтной линии для передачи абонентов
хранилища по проводам, однако все позитивные предложения наталкивались
на недостаток фондов.
Хранилище было битком набито интереснейшими книгами на всех языках
мира и истории, от языка атлантов до пиджин-инглиш включительно. Но меня
там больше всего заинтересовало многотомное издание Книги Судеб. Книга
Судеб печаталась петитом на тончайшей рисовой бумаге и содержала в
хронологическом порядке более или менее полные данные о 73 619 024 511
людях разумных. Первый том начинался питекантропом Аыуыхх. («Род. 2 авг.
965543 г. до н. э., ум. 13 ян. 965522 г. до н. э. Родители рамапитеки.
Жена рамапитек. Дети: самец Ад-Амм, самка Э-Уа. Кочевал с трибой
рамапитеков по Араратск. долине. Ел, пил, спал в свое удовольств.
Провертел первую дыру в камне. Сожран пещерн. медвед. во время охоты».)
Последним в последнем томе регулярного издания, вышедшем в прошлом году,
числился Франсиско-Каэтано-Августин-Лусия-и-Мануэль-и-Хосефа-и-Мигель-
Лука-Карлос-Педро Тринидад. («Род. 16 июля 1491 г. н. э., ум. 17 июля
1491 г. н. э. Родители: Педро-Карлос-Лука-Мигель-и-Хосефа-и-Мануэль-и-
Лусия-Августин-Каэтано-Франсиско Тринидад и Мария Тринидад (см.),
Португалец. Анацефал. Кавалер Ордена Святого Духа, полковник гвардии».)
Из выходных данных явствовало, что книга судеб выходит тиражом в 1
(один) экземпляр и этот последний том подписан в печать еще во время
полетов братьев Монгольфье. Видимо, для того, чтобы как-то удовлетворить
потребности современников, издательство предприняло публикацию срочных
нерегулярных выпусков, в которых значились только годы рождения и годы
смерти. В одном из таких выпусков я нашел и свое имя. Однако из-за
спешки в эти выпуски вкралась масса опечаток, и я с изумлением узнал,
что умру в 1611 году. В восьмитомнике же замеченных опечаток до моей
фамилии еще не добрались.
Консультировала издание Книги Судеб специальная группа в отделе
Предсказаний и Пророчеств. Отдел был захудалый, запущенный, он никак не
мог оправиться после кратковременного владычества сэра господина
Мерлина, и институт неоднократно объявлял конкурс на замещение вакантной
должности заведующего отделом, и каждый раз на конкурс подавал заявление
один-единственный человек — сам Мерлин.
Ученый совет добросовестно рассматривал заявление и благополучно
проваливал его — сорока тремя голосами «против» при одном «за». (Мерлин
по традиции тоже был членом Ученого совета. )
Отдел Предсказаний и Пророчеств занимал весь третий этаж. Я
прошелся вдоль дверей с табличками «Группа кофейной гущи», «Группа
авгуров», «Группа пифий», «Синоптическая группа», «Группа пасьянсов»,
«Соловецкий оракул».
Обесточивать мне ничего не пришлось, поскольку
отдел работал при свечах. На дверях синоптической группы уже появилась
свежая надпись мелом: «Темна вода во облацех». Каждое утро Мерлин,
проклиная интриги завистников, стирал эту надпись мокрой тряпкой и
каждую ночь она возобновлялась. Вообще, на чем держался авторитет
отдела, мне было совершенно непонятно. Время от времени сотрудники
делали доклады на странные темы, вроде: «Относительно выражения глаз
авгура» или «Предикторские свойства гущи из-под кофе мокко урожая 1926
года». Иногда группе пифий удавалось что-нибудь правильно предсказать,
но каждый раз пифии казались такими удивленными и напуганными своим
успехом, что весь эффект пропадал даром. У-Янус, человек деликатнейший,
не мог, как было неоднократно отмечено, сдержать неопределенной улыбки
каждый раз, когда присутствовал на заседаниях семинара пифий и авгуров.
На четвертом этаже мне наконец нашлась работа: я погасил свет в
кельях отдела Вечной Молодости. Молодежи в отделе не было, и эти
старики, страдающие тысячелетним склерозом, постоянно забывали гасить за
собой свет. Впрочем, я подозреваю, что дело здесь было не только в
склерозе. Многие из них до сих пор боялись, что их ударит током. Они все
еще называли электричку чугункой.
В лаборатории сублимации между длинных столов бродила, зевая, —
руки в карманы — унылая модель вечно молодого юнца. Его седая
двухметровая борода волочилась по полу и цеплялась за ножки стульев. На
всякий случай я убрал в шкаф стоявшую на табуретке бутыль с царской
водкой и отправился к себе в электронный зал.
Здесь стоял мой «Алдан». Я немножко полюбовался на него, какой он
компактный, красивый, таинственно поблескивающий. В институте к нам
относились по-разному. Бухгалтерия, например, встретила меня с
распростертыми объятиями, и главный бухгалтер, скупо улыбаясь, сейчас же
завалил меня томительными расчетами заработной платы и рентабельности.
Жиан Жиакомо, заведующий отделом Универсальных Превращений, вначале тоже
обрадовался, но, убедившись, что «Алдан» не способен рассчитать даже
элементарную трансформацию кубика свинца в кубик золота, охладел к моей
электронике и удостаивал нас только редкими случайными заданиями. Зато
от его подчиненного и любимого ученика Витьки Корнеева спасу не было. И
Ойра-Ойра постоянно сидел у меня на шее со своими зубодробительными
задачами из области иррациональной метматематики. Кристобаль Хунта,
любивший во всем быть первым, взял за правило подключать по ночам машину
к своей центральной нервной системе, так что на другой день у него в
голове все время что-то явственно жужжало и щелкало, а сбитый с толку
«Алдан», вместо того чтобы считать в двоичной системе, непонятным мне
образом переходил на древнюю шестидесятиричную, да еще менял логику,
начисто отрицая принципы исключенного третьего.