— Ты? — обратился он к Роману.
— Не помню, — сказал Роман спокойно. — Кажется, не ноль три, а
ноль пять.
— Нет, — сказал я. — Все-таки ноль шесть. Я помню, там такая
закорючка была.
— Закорючка, — сказал Почкин презрительно. — Ше Холмсы! Нэ
Пинкертоны! Закон причинности им надоел…
Корнеев засунул руки в карманы.
— Это другое дело, — сказал он. — Я даже не настаиваю на том,
что вы врете. Просто вы перепутали. Попугаи все зеленые, многие из них
окольцованы, эта пара была из серии «Фотон». А память у вас дырявая. Как
у всех стихоплетов и редакторов плохих стенгазет.
— Дырявая? — осведомился Роман.
— Как терка.
— Как терка? — повторил Роман, странно усмехаясь.
— Как старая терка, — пояснил Корнеев. — Ржавая. Как сеть.
Крупноячеистая.
Тогда Роман, продолжая странно улыбаться, вытащил из нагрудного
кармана записную книжку и перелистал страницы.
— Итак, — сказал он, — крупноячеистая и ржавая. Посмотрим…
Девятнадцать ноль пять семьдесят три, — прочитал он.
Магистры рванулись к попугаю и с сухим треском столкнулись лбами.
— Девятнадцать ноль пять семьдесят три, — упавшим голосом
прочитал на кольце Корнеев.
Это было очень эффектно. Стелла немедленно завизжала от
удовольствия.
— Подумаешь, — сказал Дрозд, не отрываясь от заголовка. — У меня
однажды совпал номер на лотерейном билете, и я побежал в сберкассу
получать автомобиль. А потом оказалось…
— Почему это ты записал номер? — сказал Корнеев, прищурившись на
Романа. — Это у тебя привычка? Ты все номера записываешь? Может быть, у
тебя и номер твоих часиков записан?
— Блестяще! — сказал Почкин. — Витька, ты молодец. Ты попал в
самую точку. Роман, какой позор! Зачем ты отравил попугая? Как жестоко!
— Идиоты! — сказал Роман. — Что я вам — Выбегалло?
Корнеев подскочил к нему и осмотрел его уши.
— Иди к дьяволу! — сказал Роман. — Саша, ты только полюбуйся на
них!
— Ребята, — сказал я укоризненно, — да кто же так шутит? За кого
вы нас принимаете?
— А что остается делать? — сказал Корнеев. — Кто-то врет. Либо
вы, либо законы природы. Я верю в законы природы. Все остальное
меняется.
Впрочем, он быстро скис, сел в сторонке и стал думать. Саня Дрозд
спокойно рисовал заголовок. Стелла глядела на всех по очереди
испуганными глазами. Володя Почкин быстро писал и зачеркивал какие-то
формулы. Первым заговорил Эдик.
— Если даже никакие законы не нарушаются, — рассудительно сказал
он, — все равно остается странным неожиданное появление большого
количества попугаев в одной и той же комнате и подозрительная смертность
среди них.
Но я не очень удивлен, потому что не забываю, что имею дело с
Янусом Полуэктовичем. Вам не кажется, что Янус Полуэктович сам по себе
прелюбопытнейшая личность?
— Кажется, — сказал я.
— И мне тоже кажется, — сказал Эдик. — Чем он, собственно,
занимается, Роман?
— Смотря какой Янус. У-Янус занимается связью с параллельными
пространствами.
— Гм, — сказал Эдик. — Это нам вряд ли поможет.
— К сожалению, — сказал Роман. — Я вот тоже все время думаю, как
связать попугаев с Янусом, — и ничего не могу придумать.
— Но ведь он странный человек? — сказал Эдик.
— Да, несомненно. Начать с того, что их двое и он один. Мы к этому
так привыкли, что не думаем об этом…
— Вот об этом я и хотел сказать. Мы редко говорим о Янусе, мы
слишком уважаем его. А ведь наверняка каждый из нас замечал за ним хоть
одну какую-нибудь странность.
— Странность номер один, — сказал я. — Любовь к умирающим
попугаям.
— Пусть так, — сказал Эдик. — Еще?
— Сплетники, — сказал Дрозд с достоинством. — Вот я у него
однажды просил в долг.
— Да? — сказал Эдик.
— И он мне дал, — сказал Дрозд. — А я забыл, сколько он мне дал.
Теперь не знаю, что делать.
Он замолчал. Эдик некоторое время ждал продолжения, потом сказал:
— Известно ли вам, например, что каждый раз, когда мне приходилось
работать с ним по ночам, ровно в полночь он куда-то уходил и через пять
минут возвращался, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что он
так или иначе старается узнать у меня, чем мы тут с ним занимались до
его ухода?
— Истинно так, — сказал Роман. — Я это знаю отлично. Я уже давно
заметил, что именно в полночь у него начисто отшибает память. И он об
этом своем дефекте прекрасно осведомлен. Он несколько раз извинялся и
говорил, что это у него рефлекторное, связанное с последствием сильной
контузии.
— Память у него никуда не годится, — сказал Володя Почкин. Он
смял листок с вычислениями и швырнул его под стол. — Он все время
пристает, виделся ты с ним вчера или не виделся.
— И о чем беседовал, если виделся, — добавил я.
— Память, память, — пробормотал Корнеев нетерпеливо. — При чем
здесь память? Мало ли у кого плохая память… Не в этом дело. Что там у
него с параллельными пространствами? ..
— Сначала надо собрать факты, — сказал Эдик.
— Попугаи, попугаи, попугаи, — продолжал Витька.
— Неужели все-таки дубли?
— Нет, — сказал Володя Почкин. — Я просчитал, это по всем
категориям не дубль.
— Каждую полночь, — сказал Роман, — он идет вот в эту свою
лабораторию и буквально на несколько минут запирается там. Один раз он
вбежал туда так поспешно, что не успел закрыть дверь.