Роман слушал
крайне рассеянно, смотрел на меня отрешенным взглядом, невпопад кивал, а
потом вдруг, сказавши: «Продолжай, продолжай, я слушаю», полез под стол,
вытащил оттуда корзинку для мусора и принялся копаться в мятой бумаге и
обрывках магнитофонной ленты. Когда я кончил рассказывать, он спросил:
— А этот Седловой не пытался путешествовать в описываемое
настоящее? По-моему, это было бы гораздо забавнее…
Пока я обдумывал это предложение и радовался Романову остроумию, он
перевернул корзину и высыпал содержимое на пол.
— В чем дело? — спросил я. — Диссертацию потерял?
— Ты понимаешь, Сашка, — сказал он, глядя на меня невидящими
глазами, — удивительная история. Вчера я чистил печку и нашел в ней
обгорелое зеленое перо. Я выбросил его в корзинку, а сегодня его здесь
нет.
— Чье перо? — спросил я.
— Ты понимаешь, зеленые птичьи перья в наших широтах попадаются
крайне редко. А попугай, которого только что сожгли, был зеленым.
— Что за ерунда, — сказал я. — Ты же нашел перо вчера.
— В том-то и дело, — сказал Роман, собирая мусор обратно в
корзинку.
Глава третья
Стихи ненатуральны, никто не говорит
стихами, кроме бидля, когда он приходит
со святочным подарком, или объявления
о ваксе, или какого-нибудь там простачка.
Никогда не опускайтесь до поэзии, мой
мальчик.
Ч. Диккенс
«Алдан» чинили всю ночь. Когда я следующим утром явился в электронный
зал, невыспавшиеся злые инженеры сидели на полу и неостроумно поносили
Кристобаля Хозевича. Они называли его скифом, варваром и гунном, дорвавшимся
до кибернетики. Отчаяние их было так велико, что некоторое время они даже
прислушивались к моим советам и пытались им следовать. Но потом пришел их
главный — Саваоф Баалович Один, — и меня сразу отодвинули от машины. Я
отошел в сторонку, сел за свой стол и стал наблюдать, как Саваоф Баалович
вникает в суть разрушений.
Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей
лысиной, с гладко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучовом
костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам
однажды видел, как он выговаривал за что-то Модесту Матвеевичу, а
грозный Модест стоял, льстиво склонясь перед ним, и приговаривал:
«Слушаюсь… Виноват. Больше не повторится…» От Саваофа Бааловича
исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы
начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные
магнитным полем. И в то же время он не был магом. Во всяком случае,
практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не
трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал
необычайно много.
Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал
до тонкостей всю технику института и числился консультантом
Китежградского завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми
неожиданными и далекими от его профессии делами.
Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В
незапамятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара.
Кристобаль Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем
заклинали нечисть. Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь
Соломон писал ему восторженные письма и возводил в его честь храмы. Он
казался всемогущим. И вот где-то в середине шестнадцатого века он
воистину стал всемогущим. Проведя численное решение
интегро-дифференциального уравнения Высшего Совершенства, выведенного
каким-то титаном еще до ледникового периода, он обрел возможность
творить любое чудо. Каждый из магов имеет свой предел. Некоторые не
способны вывести растительность на ушах. Другие владеют обобщенным
законом Ломоносова-Лавуазье, но бессильны перед вторым принципом
термодинамики. Третьи — их совсем немного — могут, скажем,
останавливать время, но только в римановом пространстве и ненадолго.
Саваоф Баалович был всемогущ. Он мог все. И он ничего не мог. Потому что
граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы
чудо не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на
Земле, ни в иной части Вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф
Баалович, представить себе не мог. И С. Б. Один навсегда оставил магию и
стал заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО…
С его приходом дела инженеров живо пошли на лад. Движения их стали
осмысленны, злобные остроты прекратились. Я достал папку с очередными
делами и принялся было за работу, но тут пришла Стеллочка, очень милая
курносая и сероглазая ведьмочка, практикантка Выбегаллы, и позвала меня
делать очередную стенгазету.
Мы со Стеллой состояли в редколлегии, где писали сатирические
стихи, басни и подписи под рисунками. Кроме того, я искусно рисовал
почтовый ящик для заметок, к которому со всех сторон слетаются письма с
крылышками. Вообще-то художником газеты был мой тезка Александр Иванович
Дрозд, киномеханик, каким-то образом пробравшийся в институт. Но он был
специалистом по заголовкам. Главным редактором газеты был Роман
Ойра-Ойра, а его помощником — Володя Почкин.
— Саша, — сказала Стеллочка, глядя на меня честными серыми
глазами. — Пойдем.
— Куда? — сказал я. Я знал куда.
— Газету делать.
— Зачем?
— Роман очень просит, потому что Кербер лается.