Буран утих, утро
стояло морозное и ясное.
Роман пригнал грузовик на гусеничном ходу. Вурдалак Альфред привел
грузчиков-гекатонхейров. Котт и Гиес шли охотно, оживленно галдя в сотню
глоток и на ходу засучивая многочисленные рукава, а Бриарей тащился
следом, выставив вперед корявый палец, и ныл, что ему больно, что у него
несколько голов кружатся, что он ночь не спал. Котт взял автоклав, Гиес
— все остальное. Тогда Бриарей, увидев, что ему ничего не досталось,
принялся распоряжаться, давать указания и помогать советами. Он забегал
вперед, открывал и держал двери, то и дело присаживаясь на корточки и,
заглядывая снизу, кричал: «Пошло! Пошло!» или «Правее бери!
Зацепляешься!» В конце концов ему наступили на руку, а самого защемили
между автоклавом и стеной. Он разрыдался, и Альфред отвел его обратно в
виварий.
В грузовик набилось порядочно народу. Выбегалло залез в кабину
водителя. Он был очень недоволен и у всех спрашивал, который час.
Грузовик уехал быстро, но через пять минут вернулся, потому что
выяснилось, что забыли корреспондентов. Пока их искали, Котт и Гиес
затеяли играть в снежки, чтобы согреться, и выбили два стекла. Потом
Гиес сцепился с каким-то ранним пьяным, который кричал: «Все на одного,
да?» Гиеса оттащили и затолкали обратно в кузов. Он вращал глазами и
грозно ругался по-эллински. Появились дрожащие со сна Г. Проницательный
и Б. Питомник.
Институт опустел. Было половина девятого. Весь город спал. Мне
очень хотелось отправиться вместе со всеми на полигон, но делать было
нечего, я вздохнул и пустился во второй обход.
Я, зевая, шел по коридорам и гасил везде свет, пока не добрался до
лаборатории Витьки Корнеева. Витька Выбегалловыми экспериментами не
интересовался. Он говорил, что таких, как Выбегалло, нужно беспощадно
передавать Хунте в качестве подопытных животных на предмет выяснения, не
являются ли они летательными мутантами. Поэтому Витька никуда не поехал,
а сидел на диване-трансляторе, курил сигарету и лениво беседовал с
Эдиком Амперяном. Эдик лежал рядом и, задумчиво глядя в потолок, сосал
леденец. На столе в ванне с водой бодро плавал окунь.
— С Новым годом, — сказал я.
— С Новым годом, — приветливо отозвался Эдик.
— Вот пусть Сашка скажет, — предложил Корнеев. — Саша, бывает
небелковая жизнь?
— Не знаю, — сказал я. — Не видел. А что?
— Что значит — не видел? М-поле ты тоже никогда не видел, а
напряженность его рассчитываешь.
— Ну и что? — сказал я. Я смотрел на окуня в ванне. Окунь плавал
кругами, лихо поворачиваясь на виражах, и тогда было видно, что он
выпотрошен.
— Витька, — сказал я, — получилось все-таки?
— Саша не хочет говорить про небелковую жизнь, — сказал Эдик.
—
И он прав.
— Без белка жить можно, — сказал я, — а вот как он живет без
потрохов?
— А вот товарищ Амперян говорит, что без белка жить нельзя, —
сказал Витька, заставляя струю табачного дыма сворачиваться в смерч и
ходить по комнате, огибая предметы.
— Я говорю, что жизнь — это белок, — возразил Эдик.
— Не ощущаю разницы, — сказал Витька. — Ты говоришь, что если
нет белка, то нет и жизни.
— Да.
— Ну, а это что? — спросил Витька. Он слабо махнул рукой.
На столе рядом с ванной появилось отвратительное существо, похожее
на ежа и на паука одновременно. Эдик приподнялся и заглянул на стол.
— Ах, — сказал он и снова лег. — Это не жизнь. Это нежить. Разве
Кощей Бессмертный — это небелковое существо?
— А что тебе надо? — спросил Корнеев. — Двигается? Двигается.
Питается? Питается. И размножаться может. Хочешь, он сейчас размножится?
Эдик вторично приподнялся и заглянул на стол. Еж-паук неуклюже
топтался на месте. Похоже было, что ему хочется идти на все четыре
стороны одновременно.
— Нежить не есть жизнь, — сказал Эдик. — Нежить существует лишь
постольку, поскольку существует разумная жизнь. Можно даже сказать
точнее: поскольку существуют маги. Нежить есть отход деятельности магов.
— Хорошо, — сказал Витька.
Еж-паук исчез. Вместо него на столе появился маленький Витька
Корнеев, точная копия настоящего, но величиной с руку. Он щелкнул
маленькими пальчиками и создал микродубля еще меньшего размера. Тот тоже
щелкнул пальцами. Появился дубль величиной с авторучку. Потом величиной
со спичечный коробок. Потом — с наперсток.
— Хватит? — спросил Витька. — Каждый из них маг. Ни в одном нет
и молекулы белка.
— Неудачный пример, — сказал Эдик с сожалением. — Во-первых, они
ничем принципиально не отличаются от станка с программным управлением.
Во-вторых, они являются не продуктом развития, а продуктом твоего
белкового мастерства. Вряд ли стоит спорить, способна ли дать эволюция
саморазмножающиеся станки с программным управлением.
— Много ты знаешь об эволюции, — сказал грубый Корнеев. — Тоже
мне Дарвин! Какая разница, химический процесс или сознательная
деятельность. У тебя тоже не все предки белковые. Прапрапраматерь твоя
была, готов признать, достаточно сложной, но вовсе не белковой
молекулой. И может быть, наша так называемая сознательная деятельность
есть тоже некая разновидность эволюции. Откуда мы знаем, что цель
природы — создать товарища Амперяна? Может быть, цель природы — это
создание нежити руками товарища Амперяна. Может быть…
— Понятно-понятно. Сначала протовирус, потом белок, потом товарищ
Амперян, а потом вся планета заселяется нежитью.
— Именно, — сказал Витька.