.. По-моему, я все здорово объяснил, а?
— А что, есть такой фантастический роман? — с любопытством
спросил Эдик. — С попугаем?..
— Не знаю, — сказал я честно. — Но у них там в звездолетах
всякие животные бывают. И кошки, и обезьяны, и дети… Опять же на Западе
существует обширнейшая фантастика, все не перечитаешь…
— Ну… во-первых, попугай из западной фантастики вряд ли станет
говорить по-русски, — сказал Роман. — А главное, совершенно непонятно,
откуда эти космические попугаи — пусть даже из советской фантастики —
могут знать Корнеева, Привалова и Ойру-Ойру…
— Я уже не говорю о том, — лениво сказал Витька, — что
перебрасывать материальное тело в идеальный мир — это одно, а идеальное
тело в материальный мир — это уже другое. Сомневаюсь я, чтобы нашелся
писатель, создавший образ попугая, пригодный для самостоятельного
существования в реальном мире.
Я вспомнил полупрозрачных изобретателей и не нашелся, что
возразить.
— Впрочем, — благосклонно продолжал Витька, — наш Сашенция
подает определенные надежды. В его идее ощущается некое благородное
безумие.
— Не стал бы Янус сжигать идеального попугая, — убежденно сказал
Эдик. — Ведь идеальный попугай даже протухнуть не может.
— А почему? — сказал вдруг Роман. — Почему мы так
непоследовательны? Почему Седловой? С какой стати Янус будет повторять
Л. Седлового? У Януса есть тема. У Януса есть своя проблематика. Янус
занимается параллельными пространствами. Давайте исходить из этого!
— Давайте, — сказал я.
— Ты думаешь, что Янусу удалось связаться с каким-нибудь
параллельным пространством? — спросил Эдик.
— Связь он наладил уже давно. Почему не предположить, что он
пошел дальше? Почему не предположить, что он налаживает переброску
материальных тел? Эдик прав, это матрикаты, это и должны быть матрикаты,
потому что необходима гарантия полной идентичности перебрасываемого
предмета. Режим переброски они подбирают, исходя из эксперимента. Первые
две переброски были неудачны: попугаи дохли. Сегодня эксперимент,
кажется, удался…
— Почему они говорят по-русски? — спросил Эдик. — И почему
все-таки у попугаев такой лексикон?
— Значит, и там есть Россия, — сказал Роман. — Но там уже
добывают рубидий в кратере Ричи.
— Сплошные натяжки, — сказал Витька. — Почему именно попугаи?
Почему не собаки и не морские свинки? Почему не просто магнитофоны,
наконец? И опять же, откуда эти попугаи знают, что Ойра-Ойра стар, а
Корнеев — прекрасный работник?
— Грубый, — подсказал я.
— Грубый, но прекрасный.
— Грубый, но прекрасный. И куда все-таки девался дохлый попугай?
— Вот что, — сказал Эдик. — Так нельзя. Мы работаем, как
дилетанты. Как авторы любительских писем: «Дорогие ученые. У меня
который год в подполе происходит подземный стук. Объясните, пожалуйста,
как он происходит». Система нужна. Где у тебя бумага, Витя? Сейчас мы
все распишем…
И мы расписали все красивым Эдиковым почерком.
Во-первых, мы приняли постулат, что происходящее не является
галлюцинацией, иначе было бы просто неинтересно. Потом мы сформулировали
вопросы, на которые искомая гипотеза должна была дать ответ. Эти вопросы
мы разделили на две группы: группа «Попугай» и группа «Янус». Группа
«Янус» была введена по настоянию Романа и Эдика, которые заявили, что
всем нутром чуют связь между странностями Януса и странностями попугаев.
Они не смогли ответить на вопрос Корнеева, каков физический смысл
понятий «нутро» и «чуять», но подчеркнули, что Янус сам по себе
представляет любопытнейший объект для исследования и что яблочко от
яблони далеко не падает. Поскольку я своего мнения не имел, они
оказались в большинстве, и окончательный список вопросов выглядел так.
Почему попугаи за номером один, два и три, наблюдавшиеся
соответственно десятого, одиннадцатого и двенадцатого, похожи друг на
друга до такой степени, что были приняты нами сначала за одного и того
же? Почему Янус сжег первого попугая, а также, вероятно, и того, который
был перед первым (нулевого) и от которого осталось только перо? Куда
девалось перо? Куда девался второй (издохший) попугай? Как объяснить
странный лексикон второго и третьего попугаев? Как объяснить, что третий
попугай знает всех нас, в то время как мы видим его впервые? («Почему и
от чего издохли попугаи?» — добавил было я, но Корнеев проворчал:
«Почему и от чего первым признаком отравления является посинение трупа?»
— и мой вопрос не записали.) Что объединяет Януса и попугаев? Почему
Янус никогда не помнит, с кем и о чем он беседовал вчера? Что происходит
с Янусом в полночь? Почему У-Янус имеет странную манеру говорить в
будущем времени, в то время как за А-Янусом ничего подобного не
замечалось? Почему их вообще двое, и откуда, собственно, пошла легенда,
что Янус Полуэктович един в двух лицах?
После этого мы некоторое время старательно думали, поминутно
заглядывая в листок. Я все надеялся, что меня вновь осенит благородное
безумие, но мысли мои рассеивались, и я чем дальше, тем больше начинал
склоняться к точке зрения Сани Дрозда: что в этом институте и не такие
штучки вытворяются. Я понимал, что этот дешевый скептицизм есть попросту
следствие моего невежества и непривычки мыслить категориями измененного
мира, но это уже от меня не зависело.