Айда к психиатру.
Дверь скрипнула, и в лабораторию из коридора вошел Янус
Полуэктович.
— Так, — сказал он. — Здравствуйте.
Мы встали. Он обошел нас и по очереди пожал каждому руку.
— Фотончик, — сказал он, увидя попугая. — Он вам не мешает,
Роман Петрович?
— Мешает? — сказал Роман. — Мне? Почему он мешает? Он не мешает.
Наоборот…
— Ну, все-таки каждый день… — Начал Янус Полуэктович и вдруг
осекся. — О чем это мы с вами вчера беседовали? — спросил он, потирая
лоб.
— Вчера вы были в Москве, — сказал Роман с покорностью в голосе.
— Ах… Да-да. Ну хорошо. Фотончик! Иди сюда!
Попугай, вспорхнув, сел Янусу на плечо и сказал ему на ухо:
— Пр-росо, пр-росо! Сахар-рок!
Янус Полуэктович нежно заулыбался и ушел в свою лабораторию. Мы
обалдело посмотрели друг на друга.
— Пошли отсюда, — сказал Роман.
— К психиатру! К психиатру! — зловеще бормотал Корнеев, пока мы
шли по коридору к нему на диван. — В кратер Ричи. Др-рамба! Сахар-рок!
Глава пятая
Фактов всегда достаточно —
не хватает фантазии.
Д. Блохинцев
Витька составил на пол контейнеры с живой водой, мы повалились на
диван-транслятор и закурили. Через некоторое время Роман спросил:
— Витька, а ты диван выключил?
— Да.
— Что-то мне в голову ерунда какая-то лезет.
— Выключил и заблокировал, — сказал Витька.
— Нет, ребята, — сказал Эдик, — а почему все-таки не
галлюцинация?
— Кто говорит, что не галлюцинация? — спросил Витька. — Я же
предлагаю — к психиатру.
— Когда я ухаживал за Майкой, — сказал Эдик, — я наводил такие
галлюцинации, что самому страшно становилось.
— Зачем? — спросил Витька.
Эдик подумал.
— Не знаю, — сказал он. — Наверное, от восторга.
— Я спрашиваю: зачем кому-то наводить на нас галлюцинации? —
сказал Витька. — И потом, мы не Майка. Мы, слава богу, магистры. Кто
нас может одолеть? Ну, Янус. Ну, Киврин, Хунта. Может быть, Жиакомо еще.
— Вот Саша у нас слабоват, — извиняющимся тоном сказал Эдик.
— Ну и что? — спросил я. — Мне, что ли, одному мерещится?
— Вообще-то это можно было бы проверить, — задумчиво сказал
Витька. — Если Сашку… того… этого…
— Но-но, — сказал я. — Вы мне это прекратите. Других способов
нет, что ли? Надавите на глаз. Или дайте диктофон постороннему человеку.
Пусть прослушает и скажет, есть там запись или нет.
Магистры жалостливо улыбнулись.
— Хороший ты программист, Саша, — сказал Эдик.
— Салака, — сказал Корнеев. — Личинка.
— Да, Сашенька, — вздохнул Роман. — Ты даже представить себе не
можешь, я вижу, что такое настоящая, подробная, тщательно наведенная
галлюцинация.
На лицах магистров появилось мечтательное выражение — видимо их
осенили сладкие воспоминания. Я смотрел на них с завистью. Они
улыбались. Они жмурились. Они подмигивали кому-то. Потом Эдик вдруг
сказал:
— Всю зиму у нее цвели орхидеи. Они пахли самым лучшим запахом,
какой я только мог выдумать…
Витька очнулся.
— Берклианцы, — сказал он. — Солипсисты немытые. «Как ужасно мое
представленье!»
— Да, — сказал Роман. — Галлюцинации — это не предмет для
обсуждения. Слишком простодушно. Мы не дети и не бабки. Не хочу быть
агностиком. Какая там у тебя была идея, Эдик?
— У меня?.. Ах да, была. Тоже в общем-то примитив. Матрикаты.
— Гм, — сказал Роман с сомнением.
— А как это? — спросил я.
Эдик неохотно объяснил, что, кроме известных мне дублей, существуют
еще матрикаты — точные, абсолютные копии предметов или существ. В
отличие от дублей матрикат совпадает с оригиналом с точностью до
структуры. Различить их обычными методами невозможно. Нужны специальные
установки, и вообще это очень сложная и трудоемкая работа. В свое время
Бальзамо получил магистра-академика за доказательство матрикатной
природы Филиппа Бурбона, известного в народе под прозвищем «Железная
Маска». Этот матрикат Людовика Четырнадцатого был создан в тайных
лабораториях иезуитов с целью захватить французский престол. В наше
время матрикаты изготавливаются методом биостереографии а-ля Ришар
Сэгюр.
Я не знал тогда, кто такой Ришар Сэгюр, но я сразу сказал, что идея
о матрикатах может объяснить только необычайное сходство попугаев. И
все. Например, остается по-прежнему непонятным, куда исчез вчерашний
дохлый попугай.
— Да, это так, — сказал Эдик. — Я и не настаиваю. Тем более что
Янус не имеет никакого отношения к биостереографии.
— Вот именно, — сказал я смелее. — Тогда уж лучше предположить
путешествие в описываемое будущее. Знаете? Как Луи Седловой.
— Ну? — сказал Корнеев без особого интереса.
— Просто Янус летает в какой-нибудь фантастический роман, забирает
оттуда попугая и привозит сюда. Попугай сдохнет, он снова летит на ту же
страницу и опять… Тогда понятно, почему попугаи похожи. Это один и тот
же попугай, и понятно, почему у него такой научно-фантастический
лексикон. И вообще, — продолжал я, чувствуя, что все получается не так
уж глупо, — можно даже попытаться объяснить, почему Янус все время
задает вопросы: он каждый раз боится, что вернулся не в тот день, в
который следует.