Он, Боевой Кот в четыреста тридцать четвертом поколении, прозябал в каком?то занюханном дворе, ночевал в лучшем случае на грязной батарее в подъезде.
Внизу хлопнула дверь. Кот насторожился, но почти тотчас расслабился. Он узнал шаркающие шаги деда из квартиры на одиннадцатом этаже. Один из немногих, кто по?настоящему понимал кота и умел с ним общаться. Один из немногих, кто частенько угощал его свежей рыбкой, кусочком печенки или жирной сметаной. И никогда не трогал его руками!
Дед поднимался по лестнице, видимо, лифт опять отключили. Вместе с дедом поднимался восхитительный запах свежей печенки. Не той, замороженной до льдистого излома на срезе, которая почти и не пахла, а свеженькой, полной теплой, густой крови. Кот судорожно сглотнул, но глаз не открыл и не двинулся с места. Принцип — никогда ничего не просить — соблюдался им свято. Боевой Кот сам может себя прокормить.
Дед дошел до площадки, на которой расположился кот.
— А, Ванька, тебя?то мне и надо! — воскликнул дед. — Смотри, что я для тебя припас.
— Смотри, что я для тебя припас.
Он положил на подоконник бумажный сверток и развернул его. Так и есть, она, печеночка, да кусок?то какой здоровый.
— Вот, Вань, угощайся, я знаю, ты печеночку любишь. — Дед улыбался, и лукавые морщинки в углах его глаз были очень дружелюбны. Да, дед коту нравился. И прозвище, которое тот ему дал — Ванька, тоже нравилось.
Кот поднялся, выгнув дугой спину, потянулся и, не торопясь, с достоинством, направился к разложенному угощению. Осторожно обнюхав печенку, он не сдержался («Молод еще», — подумал дед) и с довольным урчанием впился зубами в сочную мякоть.
Пока кот расправлялся с едой, придерживая ее лапой, дед, присев рядом на подоконник, не торопясь, рассуждал, казалось, сам с собой. Но кот, не отрываясь от еды, внимательно прислушивался к его словам.
— Да, котяра, я понимаю, как тебе здесь скучно. Это ж разве для тебя жизнь — душить голубей да крыс, да дразнить собак. Тебе нужны дела поважнее и пострашнее. Только какие же тут у нас могут быть страшные дела для Боевого Кота?
Кот насторожился: откуда?то старик знал, что он — Боевой Кот.
— Твои бы возможности, да в другом месте — тебя бы великие герои за пазухой таскали, как лучшего друга. Да ладно, всему свое время, какие твои годы? — опять улыбнулся старик.
Кот прикончил печенку и, усевшись на подобранный хвост, принялся умывать мордочку.
— Здоров же ты, Ванька, печенку трескать! — добродушно проворчал дед, аккуратно сворачивая грязную бумагу. — Ну ладно, пойду я. Жарко что?то. Полежать хочется.
Дед зашаркал вверх по лестнице. Кот, умывшись, покрутился в своем углу подоконника, опять улегся и прикрыл свои изумрудные глаза.
«Великие дела! Ха! Что ж, он готов. Только никаких дворов и подъездов! Никаких детей и старух! Чтобы трех маленьких собак и одну большую каждый день. Маленьких он будет драть сам, а большая будет подыхать от злости и разрыва сердца. А крыс давить, давить, давить!…»
Кот задремал.
И ему привиделся густой зеленый лес, пронизанный солнечным светом и теплом. Он, здоровенный Боевой Кот, благородной черной окраски с белой кисточкой на хвосте, бежал в мягкой свежей траве по обочине широкой проезжей дороги, петлявшей по лесу. А в зубах у него была зажата огромная бурая крыса с разодранной глоткой…
4. Путь (продолжение)
…Один мой хороший знакомый яростно придерживается принципа, по которому ожидает от жизни только всевозможных пакостей. «Все неожиданности я, таким образом, делаю приятными», — гордо заявляет он, обосновывая свой принцип. В результате он стал отпетым мизантропом.
Однажды в теплой, задушевной беседе за хорошим столом я светло позавидовал ему, заявив, что в его жизни бывают только приятные неожиданности. В ответ он, помрачнев, пробурчал: «Как ни готовься к худшему, все равно случается такая гадость, которой ты не ожидал…»
На ночлег мы расположились на опушке леса Золотой Погибели. Леди предупредила, что здесь кончаются ее владения, и она не знает, кончаются ли ее способности. «Поэтому, — сказала она, — лучше будет, если мы переночуем в моем лесу». И я с ней согласился.
Остановились мы невдалеке от тропы, по которой путешествовали весь день, на небольшой поляне, с трех сторон окруженной уже привычными дубами, а четвертой стороной открытой в травянистую равнину, напоминающую истоптанное пастбище. Тропа?дорога, петляя в негустой траве, пропадала в близком перелеске. Поляну пересекал маленький ручеек, вытекавший из близкого ключа. Привязывать Ворона я не стал.
— Никуда он не денется, — заявила Леди. Спустившись с седла и постояв минуту враскорячку, я отправился собирать хворост.
— Походи, походи, — пропел мне вслед насмешливый голосок, — а то засиделся, наездник.
Побродив по опушке леса минут двадцать, я понял, что никакого хвороста здесь нет. Лес, казалось, тщательно подмели. Мне ничего не оставалось, как только вернуться к месту нашей стоянки.
— Ой, бедный, и как же ты дотащил столько дров? Смотри, грыжа выпадет, вправлять некому. Вот страху?то всем будет — рыжий пришлец с огромной грыжей, — изгалялась Леди.
Я стоял, открыв рот, и смотрел на яркое пламя костра, полыхавшее на поляне. Трава под ним даже не пожелтела. Пламя начиналось прямо из воздуха и при этом потрескивало, как будто его подкармливали сухой березой. Над костром, на треножнике, висел котелок, наполненный водой. Леди примостилась рядом с огнем на небольшой кочке, поблескивая отраженным в рубиновых глазах огнем.