..
— Проклятье!
— Повелитель…
— Лина сама не понимала, что заставило заговорить.
Может быть, отчетливое ощущение нарастающей угрозы? В самоубийцы подалась, Лина? Но вечер и впрямь стремительно катится к очередному взрыву. Так и так плохо придется.
— Милорд… Вадим, что случилось?
— Ничего!
— рявкнул Повелитель и в стену полетел стол…- Ничего. Неделя прошла, и ничего! Ни одному шпиону ничего не удалось узнать… Ни листовки, ни намека, ни слуха даже… Даже тела.
Ах вот что! Тело ему подавай… Обойдетесь, милорд… Спохватившись, Лина заткнула глотку зловредному внутреннему голосу, который как раз собирался высказаться, куда бы Повелитель мог пойти поискать нужное тело… И злорадство тоже придавила… Не время сейчас, птичка… Переживем — тогда сможешь выразить мнение… Сейчас — молчи.
— И если его убили просто так, не разобравшись, по своим дурацким светлым понятиям… Тогда я эту Лигу по стенке размажу! Иди сюда! Давай стакан! Вот так… Ближе!
Нет! Не трогайте меня, милорд! Вы же пьяны, и если…
Поздно.
Сильные пальцы хватают ее запястье, и…
И все.
Показалось — рухнуло небо. Показалось… Это была не память Алекса, не картинки прошлого методичного японца — скрученные, придавленные, страшные, воспоминания Вадима обжигали ледяным ужасом. И тащили, тащили, тащили вниз. В серую темноту, прорезанную чужим отчаянием и сполохами боли… Нет-нет, я не… Только не его! Испуганно забился Феникс — но его тоже подмяло, скрутило… утащило в темную жуткую дыру чужих воспоминаний…
Он тогда быстро перестал плакать.
Очень болела голова, болели руки и плечи, а глаза закрывались сами — быстро, не по-человечески быстро мелькали горы, снег и пустыни, то все затягивало ночная темнота, то туман, то било беспощадным жарким солнцем… Серые сбивали со следа погоню, и телепортировались куда попало, все быстрей и быстрей, и от этого жуткого мелькания начинало тошнить…
Ни минутки нет, чтобы попробовать перенестись, чтобы… ни минутки…
Папа… пап, ты же не умер, нет?
Найди меня, папа… пожалуйста.
Он не заметил, когда мир исчез совсем. Просто стало темно…
Больно было везде — и во сне тоже. И проснулся он тоже оттого, что стало больно. Очень…
Он вскрикнул и дернулся, вырываясь из чужих хватких рук, но они не отпускали, и давили все сильней и сильней, пока он не закричал, вслепую отбиваясь… пытаясь отбиться… пытаясь…
Почему он ничего не видит? Почему?!
Вокруг чужие голоса, чужой смех… почему они смеются, когда кому-то больно?
Отпусти! Не хочу!
Нет…
А внутри жжет так, словно в него попали огненным шаром. Большим. Как мяч…
Пустите… больно же…
Я же умру… Не надо…
Он задыхается и бьется, пытаясь сбросить с глаз это темное, рвется и кричит… и не замечает, как постепенно затихает вокруг смех… как слабеют руки на его плечах… как внезапно затрясло пол…
От-пус-ти-те меня!
Отпусти!
Пол трясет все сильнее, слышится чей-то испуганный крик. И что-то рвется… ломается… рушится…
В глаза вдруг врывается свет, руки, почему-то сильные, отбрасывают в сторону серого демона, а голоса неожиданно становятся понятными:
— Не может быть!
— Как это получилось?
— Это ОН отнял силы у Майроса? Этот детеныш?!
— Не выпускайте его!
Они его не кормили.
У них не хватало сил убить его — из разговоров он понял, что их колдун, как всегда, решил усилиться, забрав чужую магию, но что-то не вышло… Получилось наоборот, это он, Димка, смог перетянуть магию на себя, отбросить этого серого.
.. Получилось наоборот, это он, Димка, смог перетянуть магию на себя, отбросить этого серого… И теперь он мог не подпускать их к себе.
Они не могли его убить. Зато могли не выпускать из пещер — барьер поставили. И не давать еды. И постоянно изматывать…
Если б его не нашел Лешка, он бы…
Сколько б он еще протянул? Дня три? Или два?
Я не хочу это вспоминать. Не хочу.
У Стражей всегда светло и солнечно, ему раньше так нравилось бывать на папиной работе… Но сейчас тут нет папы. И от света иногда глаза болят. А папины друзья только спрашивают и обследуют…
Ты не пострадал?
Ты что-нибудь вспомнил?
У него как-то странно нарушена аура. А магия при этом не пострадала. Так не бывает…
Ты не чувствуешь каких-нибудь изменений?
Ты ничего не вспомнил?
Он часто просыпается по ночам. Когда приходят плохие сны.
Нет, он не помнит, что снится, но это так страшно.
Стражи говорят, есть такие способы, чтоб не приходили кошмары. Учили, как расслабиться, как представить нужную картинку, настроиться на покой.
Но он пробовал, и это не помогло.
Никогда не помогает.
У него другое лекарство есть. Димка тихонько поворачивается на кровати и смотрит на младшего брата. Это Лешка вытащил его из того страшного места, которое он не помнит, Лешка помог вернуться домой. Лешка…
И глядя на Лешку, Дим понемножку успокаивается. Он дома. Все хорошо. Все будет хорошо.
А тот кусочек холода и злости, который иногда шевелится в груди, нестрашный. Он совсем редко просыпается…
— Эй, очнись! Тоже пить не умеешь?
Лина с усилием приподнялась на локте. Как падала — не запомнилось. Что произошло? Повелитель все так же смотрел на нее, держа в руке оба бокала.
— Что?
— Пить будешь?
— Да.
— На. Так вот, о Лиге пресветлой, чтоб ее… Я уже приготовил им кое-что… Они запомнят! Пей, Лина и слушай…
Вся внимание, милорд… Ради вашего загадочного плана я не только коньяк, я горящий спирт глотну. Лина с самым преданным видом опустошила очередной бокал, хотя голова уже кружилась… То ли организм не посчитал этот напиток за яд, то ли она просто пила быстрей, чем коньяк из организма выводился… Значит, Лигу по стенке размажете, да? Из-за Алекса? Наверно. Вот это, что в вашем голосе, эта боль — она настоящая. Только если он вернется, если вы узнаете правду, если… Тогда вы размажете его. Я знаю.