Рявкнул от души, будто снова на баррикаде. Синие мундиры идут на штурм, в лицо смотрят ружейные дула. Едкий пороховой дым клубится метелью, превращает бой в рождественскую сказку.
— Хочу сообщить вам презабавную новость. Обхохочетесь! В наш «Клуб Избирателей» пожаловал платный агент полиции!
— Шевалье! — ахнула баронесса. — О чем вы?
Поздно, ваша светлость!
Загудело, зашумело, пошло волнами. Плеснуло аж до лепнины на потолке. Полицейских агентов трепетно любили везде — и в трущобах Сен-Марсо, и в особняках Сен-Жермена. Никогда не знаешь, кто тебя сдаст, но всегда понимаешь — сдаст свой. На «уголовку» работали кучера, фонарщики, садовники, почтальоны, консьержки…
Вчера — лакей, сегодня — торгаш, сбывший хозяина за бесценок.
Но лакей — понятно, природа его лакейская… А граф? маркиз? Благородный дворянин?! Эти тоже не брезговали казенным жалованьем. Карточные долги, любовницы, опера, выезд — красивая жизнь денег стоит.
Где франки взять, аристо?
В Сюртэ, в тетушке-криминалочке.
Что до воров-мошенников, отпетых злодеев, тех в Сюртэ сразу брали на работу, в штат. С премией за рвение. Лучшие люди города! — к родной матери внедрятся, брата-близнеца за решетку кинут. Восемьсот арестованных в год! Уничтожение криминального клана Корню! — взрослые легли под нож гильотины, дети осели в домах для малолетних преступников…
Новый префект Жиске делал вид, что разделяет общественное негодование в адрес агентов-осведомителей. Он публично требовал у министра отставки Эжена Видока, в прошлом — бандита с тремя побегами, ныне — командира сыскной «бригады-мобиль», вслух заявляя газетчикам: «Я не в силах мириться с тем, что весь штат полиции Парижа состоит из бывших преступников!»
— А вот и подробности, господа. Для лучшего смеха.
Краем глаза Огюст заметил, как вздрогнули плечи д’Эрбенвиля — словно казачьей нагайкой полоснули красавца.
— Кличка у нашего Иуды ювелирная — Топаз. Есть у него полицейская карточка — с четным, заметьте, номером. Все слышали? — он воздел палец к потолку, повертел, согнул крючком. — Четный номерок-то!
— О-о-о!
— А-а!
— Вот мерзавец! Четный!
— Этот камешек в цене уже не первый год — огранили при Бурбонах. На чем он с криминалкой столковался, не знаю. Одни говорят, на шантаже поймали. Другие — на краже. А я так мыслю — на убийстве…
Он переждал новый всплеск, усмехнулся. Надо же! — аристо, а на людей похожи. И голоса прорезались, и взгляды. Окружили, дышат в лицо, супят брови. Двое офицеров схватились за шпаги. Не рыбья в вас кровь, пучеглазики, не бледная немочь — красный огонь.
— Имя!
— Назовите имя, барон!
Д’Эрбенвиль стоял к «кузену» спиной, любуясь «Бобром в Жантийи».
— С удовольствием, господа! Но сперва расскажу о его подвигах, дабы не быть голословным. Полиция направила Топаза к республиканцам. Он даже в Национальную гвардию записался, на подпольные собрания ходил. Представляете? — дворянин-«синяк»! Это же почти мастеровой.
.. Ра-бо-чий, господа! Пролетарий!
На этот раз больше всех шумели дамы. Баронесса слушала молча. Губы побледнели; взор, как угасший костер, подернулся пеплом. Знала ли госпожа Вальдек-Эрмоли, кому служит ее гость?
— Теперь он опять с нами! Блудный сын вернулся. Обнимите его, господа, облейте слезами умиления! Префекту очень интересно, о чем мы с вами беседуем. Но Топаз не просто Иуда. Он еще убийца. Палач по вызову…
— Имя, барон!
— Нет, я говорю не о дуэлях, хотя и в этом он мастак. Топаз — грязный наемник, отрабатывающий свои тридцать франков. Недавно он получил приказ убить одного молодого человека. Звали беднягу…
— Сволочь! Не слушайте его!..
Д’Эрбенвиль ударил с разворота. Рука — стальная пружина — метнулась вперед. В кулаке агента был зажат casse-tête — «головоломка» с четверкой зубчатых колец. Огюст едва не опоздал: оружие — ядовитая игла — мелькнуло у самого виска.
Рыба-собака убивает, не глядя.
«Если две снежинки, вершины которых отстоят друг от друга на шестьдесят градусов, отлить из металла, разрезать на половинки, соединить между собой в единую дугу, надеть получившуюся конструкцию на пальцы, хорошенько размахнуться…»
Покойник Галуа не знал такой житейской геометрии.
К счастью, Шевалье был начеку — нырнул под удар, почувствовав, как рукав д’Эрбенвиля взъерошил ему волосы. На излете перехватил чужое, сильное запястье, резко рванул вниз. У грузчиков — мертвая хватка, не в пример салонным франтам. Теперь ладонью — в затылок. И наотмашь, по уху — для верности.
«Это еще пустяки, — подумал он, чувствуя, как опомнилось, кинулось бежать глупое сердце. — Дружеская потасовка. Дома, в Ниме, били по-всякому. И на Сене-кормилице не стеснялись. Хочешь жить — умей вертеться. Вокруг оси, прошедшей через твой центр…»
Шум срезало бритвой.
Casse-tête со стуком упал на паркет. Носком штиблеты Огюст пнул «головоломку». Подлая тварь с визгом улетела в угол, обдирая свежий воск. Все проводили casse-tête взглядами, словно это он сам, без участия человека, решил покуситься на родственника баронессы.
— Да вы, д’Эрбенвиль — апаш! — растерянно сказал кто-то.
4
— Итак, дорогой барон, я ваш секундант. Не возражаете? — Секундантом господина д’Эрбенвиля согласился быть Люсьен Дебрэ — очень достойный человек, дипломат, знаток дуэльного кодекса. — Уверяю вас, все состоится наилучшим образом.