— Отбились…
Торбен Йене Торвен без сил рухнул на скамейку. Наваждение закончилось. Огненная завеса исчезла без следа. Он больше не был испуганным мальчишкой — кошмар сгинул. Внизу, под лестницей, забыв о «высоком штиле», чертыхался Ханс Христиан Андерсен.
Поэт ушибся при падении.
3
— Так вы и Наполеона видели, гере Торвен? Бонапарта?!
В голосе Дон Кихота — восторг пополам с сомнением. Университетский адъюнкт был знаком с помощником академика Эрстеда не первый год, составив о Бумажном Черве вполне определенное, не слишком лестное мнение. Правда, после сегодняшней, Вальпургиевой, чтоб ее, ночи! — оно сильно изменилось.
— Видел, — Зануда поправил одеяло, сползшее с плеч. — Два-три раза.
Отвечал, не думая. До Бонапарта ли сейчас? Раннее утро, двор залит солнцем. В небе, чистом и ясном, кучерявятся барашки облаков. Восторг!
— А какой он? Ну, с виду?
Небом и солнцем любовались из пролома в стене — памяти о взорванной галерее. Обломки кучей лежали внизу, на брусчатке. А прямо в дыре, как дятлы — в дупле осины, скучал караул. Очередь Торвена и бородатенького адъюнкта подошла как раз перед рассветом. Два ружья, два одеяла; фляга с ромом, сумка с патронами…
— С виду?
Зануда с трудом оторвался от созерцания безмятежного утра. Живы! Иногда такая мысль греет лучше всякого рома.
— Блондин. Голубые глаза. Ростом с меня. Нет, чуть повыше…
— Шутите? Он же брюнет! Карлик!..
Спорить отставной лейтенант не стал. Карлик — значит, карлик. И горбун в придачу. Великому императору уже все равно.
Защищать Башню было нечем — и, если честно, некому. Сумей треклятый Филон извернуться, собрать силы, повторить атаку… Хмурый Эрстед велел вкатить в туннель два последних бочонка с порохом, протянуть длинный провод с электрозапалом. Против лихих людей — поможет, против нежити — вряд ли. Караульные не смыкали глаз, но остаток ночи прошел без происшествий.
И вот — день на дворе. Солнышко, тихий ветерок; вдали — серая гладь Эресунна…
— Как вы тут?
Шаги Зануда услыхал еще в глубине коридора.
— Смена, смена!
Андерс Эрстед улыбался, весело морщил нос. Словно и не было ничего — Мальстрема, штурма, ожившего кошмара. Полковник пришел не один. За ним черной тенью скользил Волмонтович — безмолвный, бесстрастный, ледяной .
Манекен вернулся.
— Всем спасибо.
— Всем спасибо. Отдыхать!..
Дон Кихот не заставил себя упрашивать. Вскочил, прислонил ружье к стене, кивнул — и застучал каблуками по плитам. Зануда не торопился. Если с князем опять беда, Однорукому Полковнику нужна будет помощь.
Да и в компании веселее.
— Знаешь, я тут подумал, — зябко ежась, Эрстед завернулся в освободившееся одеяло. Сел рядом, лицом к пролому, окинул взглядом пустой двор. — Ольгер… Легенда не солгала. В эту ночь королевству и впрямь грозила опасность. Он просто перепутал. Встал не с той ноги — и не на ту сторону. За столько лет спячки не сразу сообразишь: где — свои, где — чужие…
— Что с каменюки взять? — согласился Торвен. — Я тоже… думал. Филон пришел за твоей головой — или он знал о складе?
Последнее слово прозвучало еле слышно, шепотом. Оба собеседника на всякий случай еще и обернулись. Пусто — если не считать равнодушного ко всему Волмонтовича, пристроившегося на табурете в углу.
Окуляры сползли на нос, руки повисли вдоль тела…
— Надеюсь, не знал, — рассудил наконец полковник. — Ему хватило и лабораторий. Хотя… Кто его ведает?
Разговор прервался. О Складе Квасцов, подумал Торвен, лучше молчать.
Даже среди своих.
Эльсинор, восстав из тлена, уродился трехслойным, как гигантская луковица. Первый слой был доступен каждому зеваке — королевский музей, приманка для богатеньких иностранцев. Кто полюбопытнее, мог проведать о Башне, где братья Эрстеды разместили свои лаборатории. И это не вызывало подозрений — исследования научные, секретные. Не приведи бог, конкурент узнает и первым возьмет патент на открытие!
Самым же любознательным, пронырам из проныр, намекали, что подвалы замка отданы в аренду копенгагенским негоциантам. Что можно хранить в сырых подземельях? То, чему вовек не испортиться. Квасцы, например. Товар не слишком ходовой, но все-таки нужный: типографам — дабы бумага к станкам не прилипала, аптекарям — для примочек; красильщикам, кожевникам…
Склад Квасцов — ясно и скучно.
Цех по производству алюминиума хотели пустить следующей весной. Не унции, не фунты — центнеры. Сейчас, когда алюминиум стоил дороже золота — на фунте разница составляла шестьдесят датских риксдаллеров! — это означало финансовую независимость. Впрочем, деньги — прах, наука — все…
Эрстед-старший давно отказался от квасцов, найдя лучшее сырье. В переписке с гере академиком Майкл Фарадей, в прошлом — ассистент Эрстеда, заверял, что буквально на днях сформулирует количественные законы электролиза. Оставалось разобраться с мощным, стабильным источником энергии.
Название склада, однако, решили не менять — из осторожности.
— Может быть, стоило организовать производство не здесь? Знаешь, Торвен… Мне в голову пришла невероятная мысль. Как ты думаешь, сколько в мире измерений?
Зануда открыл было рот, желая основательно просветить командира в данном вопросе, — и не успел.