Кивнув с удовлетворением, он аккуратно сложил карту. Линейка спряталась в ящик стола. Гере Торвен боготворил порядок. Иначе и быть не могло — личностям, склонным к хаосу, нечего думать о службе у академика Эрстеда. Торвен являл пример всем, кто работал с секретарем Королевского общества. Вещи должны находиться на предписанных местах, не валяясь где попало.
Письмам место в папке, чернилам — в чернильнице. Линейке и заряженному пистолету — в выдвижном ящике.
Гоблины относились с пониманием. Шкодить не рисковали. Их отпугивала трость — тяжелая, с навершием из серебра, прислоненная к тумбе стола. Кроме главного назначения — пугать гоблинов, — трость помогала гере Торвену передвигаться. Левая нога, в отличие от линейки и пистолета, слушалась не всегда.
Он не жаловался. Трость удачно дополняла облик Зануды: сюртук с длинными фалдами, темная рубашка, шляпа с узкими полями. Черная креповая повязка на рукаве. Так и должен выглядеть коренной уроженец Копенгагена, солидный, в летах — не какой-нибудь бесшабашный бурш или, того хуже, поэт.
Ах, мой милый Андерсен,
Андерсен, Андерсен!..
На девственно чистый стол легла газетная бандероль. Тонкие длинные пальцы вскрыли обертку, развернули, расправили шелестящие страницы. «Прекюрсер», Лион, 4 июня. Заголовок, передовица, столбцы новостей…
Вот!
«Париж, 1 июня. Вчера злосчастная дуэль отняла у науки юношу, подававшего самые блестящие надежды. Увы, его преждевременная известность связана только с политикой. Молодой Эварист Галуа дрался на дуэли с одним из своих друзей. Есть сведения, что дуэль была вызвана какой-то любовной историей. Противники избрали в качестве оружия пистолеты. Стреляли в упор, но из двух пистолетов заряженным был только один. Пуля ранила Галуа навылет. Его перенесли в больницу…»
Пальцы сжались в кулак.
— Rassa do! [7] Rassa!..
Кулак молнией упал на столешницу — и замер на волос от зеленой ткани. Любопытный гоблин, выглядывавший из пыльного камина, удрал в дымоход. Слышать такое от Зануды приходилось нечасто. А уж видеть…
Кулак разжался. Торвен сложил и спрятал газету. Из нижней папки выскользнули листы белой бумаги с золотым обрезом. Перо нырнуло в массивную бронзовую чернильницу.
Перо нырнуло в массивную бронзовую чернильницу.
— Alles ist hin!
«Эварист Галуа. Умер в десять часов утра 31 мая 1832 года в Париже, в больнице Кошен».
2
Утром в доме академика Эрстеда царила тишина.
Гости и посетители приходили ближе к вечеру. Время до полудня считалось священным. Гере Эрстед работал в кабинете или лаборатории, если не отправлялся на службу, в Политехнический институт. Зато гере Торвен бессменно пребывал на посту. Место, которое он именовал «караулкой», располагалось очень удачно — на широкой лестничной площадке между первым и вторым этажами. В давние годы здесь была каморка для прислуги — тесная и неудобная, но, как выяснилось, вполне подходящая для Зануды.
Восседая на стуле с высокой «готической» спинкой, он слышал все, что происходит не только на лестнице, но и у входных дверей. Наглые визитеры, посмевшие нарушить утренний покой дома, чудом миновав привратника и проскользнув мимо его глазастого внука, Каре-Непоседы, неизменно удостаивались встречи с гере Торвеном — хмурым и решительным.
Времени как раз хватало, чтобы услышать звонок колокольчика у крыльца, встать, взять трость — и шагнуть навстречу. Пистолет довелось пустить в ход лишь однажды.
Вот снова — колокольчик…
Торвен вздернул светлые брови, прислушался к быстрым шагам.
Ах, мой милый Андерсен,
Alles ist gut! [8]
Бумага, лежавшая на столе, юркнула в папку. Гоблин в камине с завистью вздохнул. Зануды не допускают посторонних к служебным документам. Дружба дружбой… Кроме того, Торбен Йене Торвен не позволял себе прятать бумаги в присутствии гостей, считая сие крайне невежливым.
— Гере Торвен! Знаете, что мне пришло в голову?..
В дверь заглянул Длинный Нос. Подался назад, вновь появился, теперь уже in corpora. Счастливый владелец носа и сам был долговяз — не великан, а дылда. Иных сравнивают со складным метром. А случается, метр — нескладной. Худ, узкоплеч, волосы торчком…
— Обязательно расскажу гере Эрстеду! Но сначала вам, гере Торвен… Добрый день!
— Добрый день, гере Андерсен! Отчего бы вам не присесть?
Длинный Нос махнул костлявой рукой.
— Не стоит! Я… Каждое живое существо — это двигатель, настроенный на работу Вселенной. Нет созвездия или туманности, солнца или планеты, которые бы не ощущали контроля над своей судьбой. Не в расплывчатом астрологическом смысле, а в прямом и положительном смысле физики…
— Сами придумали? — поинтересовался Торвен.
— Да! Только что, у дверей. Слушайте! Во всем мире не существует объекта, наделенного жизнью, — от человека, покоряющего стихии, до муравья, нашедшего соломинку, — который не колеблется в такт движению Вселенной. Единый ритм… Понимаете?
Торвен задумался, склонил голову набок. Уверенно кивнул:
— Нет!
— Ну как же? Это очень просто…
— С полной определенностью могу сообщить вам, гере Андерсен: не понимаю. Я далек не только от поэзии, но и от всякой философии. Однако вижу, что чтение статьи гере Эрстеда о перемещении по проводу электрической жидкости пошло вам на пользу.