За принцем гурьбой валила свита — плечом к плечу, едва протискиваясь в отворенный вход. Мертвецы тоже изменились — шаг затвердел, руки-плети сжались в кулаки, готовясь к доброй потасовке. У крайнего — сабля или длинный нож…
Проклятый колокол! Взбодрил своих!
Торвен взглядом поискал Пин-эр. Почему-то казалось, что девушки он не найдет. Вместо китаянки обнаружится рычащий монстр, дракон с чешуйчатым хвостом… Вот! Не дракон, не пес-цербер — хрупкий мотылек в центре пыльного облака. Кружит в танце с двумя тварями. Порхает с одного плотоядного цветка на другой, отряхивает с лепестков черно-багряную пыльцу.
Донна Анна лицом к лицу встречала Каменного Гостя, заслоняя любовника собой. Офелия с отравленной шпагой рвалась к безумцу Гамлету: «Принц, у меня от вас есть подношенья! Я вам давно хотела их вернуть…»
— Лейтенант!
Бабочка взлетела. Большая, ослепительно яркая — вспышка в ночи. Не песня — рык. Ненависть, презрение, надежда в едином нечеловеческом звуке. На огонь, в пламя, сама — пламя, сама — пожар. Расшвыривая утопленников, опережая гиен, Пин-эр неслась вперед — молния из тучи, дочь грозы, хлопая убийственными крыльями…
…и врезалась в статую.
— Уходим, Торвен!..
В голосе полковника — усталость и боль. Видать, заныла сломанная рука. Зануда с сочувствием вздохнул. Он еще успел увидеть, как погиб Ольгер, Принц Датский. Страж-изменник Эльсинора вздрогнул, пошел сеткой трещин, валясь с поддерживающей его ладони. Миг — и рукава халата взметнулись над грудой бессильного мрамора.
А бабочка уже гнала растерявшуюся свиту прочь со двора.
— Уходим, уходим…
Надвинулся громоздкий силуэт Башни. Зануду тащили под руки, не давая оглянуться.
Зануду тащили под руки, не давая оглянуться. Он мог только слышать. Далеко позади, вне замка, бабочка заканчивала свою песнь. Ей вторил гром — гроза наконец-то одумалась, накрыла Эльсинор рокочущим покрывалом. Дождь медлил, зато трезубцы молний — настоящих! — били, не переставая.
Одна, другая, третья…
Его ослепило. Словно какой-то шутник решил порадовать защитников фейерверком. Горящие цветы расцвели над черепицей крыш. Вернулся день, обнажив скрытое — ровный квадрат двора, острый силуэт донжона, гладкую кладку Башни, застывшей в грозном молчании.
— То была галерея, панове? — с истинно светским любопытством осведомился князь. — Когда мы уходили, юнаки носили туда порох…
— Да, — подтвердил Эрстед. — Казимир, бери левее. Подземный ход — там.
Башмаки скользнули по булыжнику. Глухо ударил о камень приклад — ружье упрямый лейтенант Торвен волок с собой. Цель была близка — открытая дверь первого этажа, одна из нескольких в этом крыле. Такая же, как сестры-близняшки, за исключением странных колонн по бокам — массивных, темных до черноты. Теперь, когда деревянная галерея взорвана, попасть в Башню можно лишь отсюда.
…бабочка!
Посмотреть назад он сумел на пороге, когда его отпустили. Оперся на ружье, крутнулся, устоял на ногах. Двор пуст и гол. У ворот плавает серое облачко. Шум драки стих. Стал слышен перестук капель по брусчатке — дождь соизволил начаться.
Дождь…
— Все готово, гере Эрстед!
Их встречали. Дон-кихотская бородка — и рыжая шевелюра.
— Вы идите, а мы за вами!
— Мы Арне дождемся. Он на донжоне… наблюдатель…
— Вместе, — разлепил губы полковник. — Мы тоже… Подождем.
Дождь свирепел, не капал — лил вовсю. Гроза разбушевалась. Молния, молния… Земля подпрыгнула. Неужели рьяные викинги решили взорвать галерею по второму разу? Для пущей верности?
— Громоотвод! — Дон Кихот переглянулся с рыжим. — Прямо в Башню!..
Настал черед переглядываться остальным. Расхохотался Андерс, оскалил зубы гере Зануда, сверкнул окулярами Волмонтович.
— Банка!!!
— Живем, майне герен!
— Я здесь!
Из темноты вынырнул паренек в насквозь мокрой одежде. Белокурые волосы — торчком, в левой руке — кавалерийский пистолет, определенно из экспозиции. Пятый зал, отдел «Семилетняя война».
— Гере Эрстед! Когда я уходил с донжона… У берега… словно каша вскипает!..
Зануда хотел переспросить, уточнить у торопыги. Каша — какая именно? Со смальцем или без? И вообще, что за поэзия в устах будущего ученого? Хотел, да не успел.
— Пин-эр!
Сцена седьмая
Ах, наш милый Андерсен!
1
Девушка шла по двору — спотыкаясь, опустив голову. Исчезла бабочка, сгорела в огне; спета ужасная песнь. Шелк халата — в мокрой грязи. Затерялся тонкий поясок. Влажные, отяжелевшие волосы упали на плечи.
Усталый, еле живой человек уходил от Смерти.
Смерть не торопилась — ползла сзади. Гиены трусили осторожной рысцой, стараясь не подходить слишком близко. Топали «потопельники» — обмякнув, утратив боевой задор. Топ-топ-топ…
— Целься!
— То им, пшепрашам, как элефанту — дробина, — Волмонтович одернул сюртук, аккуратно снял окуляры, отдал полковнику на хранение.
..
— Целься!
— То им, пшепрашам, как элефанту — дробина, — Волмонтович одернул сюртук, аккуратно снял окуляры, отдал полковнику на хранение. — Арии не обещаю. Литвинская партизанская, a capella. «Песня повстанческого коня», господа…
Постоял секунду-другую, собираясь с силами.
Бледность вернулась на щеки князя. Не воск манекена — синева стали. Как у покойника, заострились черты лица. В глазах, запавших от усталости, отразились вспышки молний: горячие, желто-алые огоньки. Дрогнули сухие губы: