Отойди в сторону.
А еще лучше — вовсе покинь эту злополучную историю, ловким маневром оставив в дураках и противников, и сторонников. В веках мелькнет лишь намек: завтра ты изменишь иероглиф в своем имени — Сокон. Раньше имя значило — «Потомок патриарха»; теперь, сохранив звучание, оно станет значить — «Шест патриарха».
Окажись Вэй Бо рядом, он обнял бы тебя снова.
— Я вышел на площадь Милосердия, желая заплатить долги, — прошептал Мацумура, кусая губы. Сейчас, когда его никто не видел, он мог позволить себе мелкую слабость. — Я поддался на уговоры. «Устроим проводы?» — смеялись в посольстве. Я брал, я много брал, и вот решил отдать. Показать то, чего не знают в Пекине. Поделиться… Почему меня не понял никто, кроме наставника Вэя? Почему они увидели гордыню там, где было уважение?!
Внизу шумел океан.
— Я слишком молод. Я не знаю ответа. Ничего, вся жизнь впереди…
О да, впереди ждала жизнь — длинная, насыщенная событиями.
..
О да, впереди ждала жизнь — длинная, насыщенная событиями. Близость к трем королям. Уважительные прозвища: Буси — Мастер боя, Унъю — Облачный герой, Буте — Глава бойцов. Первая общедоступная школа: «Серинрю Гококу-ан-тодэ» — «Танское искусство монастыря Шаолинь». Плеяда великих учеников. Звание Верховного наставника. Тихая, мирная смерть — в глубокой старости, через шесть лет после договора в Симоносеки, разорвавшего пуповину между Китаем и Рюкю.
Куда спешить?
Мы еще молоды, и эта земля — наша…
Он не удивился, получив неприятную весть. Вэй Пин-эр в поединке искалечила Исэ Нобутаку, повредив тому колено и разорвав связки на ноге. И в Куме-мурэ он тоже не отправился. Зачем? На свете слишком много глупцов, чтобы потакать их прихотям. Честь остается честью, а глупость — глупостью. Вот и ответ.
Он просто забыл о китаянке, занявшись другими, более важными делами.
А мост продолжал рушиться.
4
Остров Цукен — клочок суши у восточного побережья Утины. Практически необитаемый, если не считать малолюдной общины, живущей сбором орехов, выращиванием батата да ловлей крабов, которых много на здешних отмелях.
Доплыть сюда на лодке можно за пять-шесть часов.
Но желающих посетить Цукен мало. А тех, кто рискнул бы переселиться, и вовсе нет. Зачем? Нищета отпугивает торговцев. Нишета отпугивает даже чиновников. Остальных пугает колдовство. Вот и сейчас, заслышав истошный лай собаки, доносящийся из лавровых зарослей, рыбаки молились богам-покровителям — и налегали на весла, стараясь не приближаться к «логову бесов».
А пес надрывался…
— Ты готов? — спросила старуха, горбатая и беззубая.
— Да, — кивнул Исэ.
Самурай опирался на костыль. Пострадавшая нога до сих пор была в лубке. По-хорошему, Исэ следовало лежать в постели, выполнять указания лекаря и сетовать на судьбу. Но лицо самурая выражало решимость идти до конца. Идти, ползти на четвереньках, цепляясь за острые края ракушек, обдирая ладони в кровь, — как угодно, лишь бы достать врага и вцепиться в глотку.
— Тебе понадобится меч.
— Вот он.
— Острый?
Самурай не ответил.
— Я сделаю так, что минуту ты сможешь обходиться без костыля. Успеешь?
— За минуту я зарублю десять уродливых ведьм.
— Станешь рубить, думай о мести. Вспоминай лицо врага.
— Я больше ни о чем и не думаю.
— Хорошо, — старуха мелко захихикала. — Ай, хорошо, добрый самурай! Щедрый самурай! Ты же не обидишь землячку, да? Мы с тобой — одного корня, с Сацума… Здесь и не знают, как делают ину-гами. Я, одна я еще помню, чему учила меня бабушка Отоми!.. мир ее нечестивому праху…
Как они слышали друг друга, оставалось загадкой. Собака уже выла — страшно, захлебываясь, хрипя истерзанной глоткой. Слова терялись в вое. Хотелось заткнуть уши и бежать, куда глаза глядят. Будь ты демон, любитель человечины, и то ринулся бы прочь от страдания, превратившегося в дикую песнь кончины.
— Славная собачка!.. — радовалась карга. — Тощенькая…
Пес был на грани голодной смерти. Крупный, могучий зверь рвался к миске с мелко порубленным мясом. Но цепь не пускала. Пес бесился, кидался вперед, скаля клыки, — и всякий раз цепь, трижды обмотанная вокруг дикой сливы, останавливала его, не давая ткнуться мордой в миску.
Лязг вторил рычанию.
Бока пса запали от истощения. Ребра выпирали наружу. Из пасти капала пена: грязно-белая. Слюна текла по черным брылям. Глаза налились кровью. Бедняга не видел, не замечал ничего, кроме вожделенной еды. Вне сомнений, он голодал уже очень давно.
— Час настал, — лицо старухи посерьезнело. — Еще немного, и будет поздно. Покажи дряхлой нищенке, добрый самурай, быстро ли ты выхватываешь свой острый меч? Иди!
Не отвечая, Исэ отбросил костыль. Взмахнув веткой лавра, старуха ударила его по лицу. Вне себя от оскорбления, самурай схватился за меч — и вдруг понял, что больная нога слушается его. От изумления он остолбенел, забыв, что собирался делать.
— Скорей! — заорала старуха. — Думай о мести!
Исэ опомнился. Топча траву, он в три прыжка оказался рядом с псом. Тот не обратил на человека внимания. Для собаки во всем мире остались двое: голод и цепь. Бока ходили ходуном, щелкали острые клыки. Запах мяса сводил животное с ума.