— Этого — тр-ресь! Того — швар-рк!..
— Спиридон! Не ходи по кругу…
— Отче! Он мечом шибче машет, чем ты — паникадилом! Дома, сказывают, брал дубовый дрын — и по столбу, по столбу!
— А столб — от земли до неба. И кольцо посередке…
— Хр-рясь! Три тыщи раз — утром! Восемь тыщ — вечером!
— Сто тыщ — ночью. Во сне…
— Отче! Как на духу — правду глаголю…
В Фучжоу, а затем — по дороге в столицу, «рюкюн» пользовался любой возможностью получить урок-другой от китайских знатоков ушу. В Пекине, обзаведясь солидными рекомендациями, добился, что его взял в науку наставник Вэй Бо. Часами смотрел на занятия солдат Восьмизнаменной армии. Сутками — на поединки императорских охранников в Уин-дянь, Дворце Воинской доблести.
Телохранитель посла, чудесный каллиграф и тонкий собеседник — двери для Мацумуры были открыты везде.
С точки зрения отца Аввакума, поступок рюкюсца не имел объяснений. Зато Спирька не видел здесь ничего странного. Честь молодецкая, и кровь из носу. Демонстрируя, как Вэй Бо с шестом вышел против Мацумуры с палкой, пономарь едва не пришиб «мандарина» в рясе. По всему получалось, что наставник Вэй был — чистая тебе ветряная мельница.
— Извиняй, отче! Дай, скуфейку подыму…
— Угомонись, окаянный! Языком излагай…
Мацумура был обучен воевать с ветряками. И зря времени не тратил. Прыжок, удар палкой по рукам наставника — и вот шест валяется в грязи, а Вэй Бо стоит безоружный. Тут, значит, и сталось наиважнейшее.
— Позор! Срам, отче!
— Какой срам!
— Стыдобища…
Вместо того, чтобы поднять шест и насовать вредному ученичку под микитки, наставник Вэй начал хохотать. Насмеявшись всласть, он кинулся к «рюкюну» — хвалить, обнимать, целовать в уста сахарные.
— Дарить пряники печатные… Спирька!
— Чего?
— Заканчивай былину!
— А она ему в рожу — тьфу! Ка-ак харкнет…
— Кто? Кому?!
Неведомая «она» перепугала отца Аввакума. Неужели Спирька таки рехнулся? Или это он про смерть? Выходила смертушка костлявая, в рожу добру молодцу поплевывала… К счастью, монах ошибся. Все участники забавы остались живы-здоровы. А загадочной дамой оказалась дочь наставника Вэя.
Девица разделяла мнение пономаря Спиридона — про срам, который стыдобища. И плюнула — не в лицо, тут Спирька заврался, а под ноги отцу, когда тот вернулся домой. На глазах у соседей, зевак и гвардейцев, сопровождавших наставника.
— Брехня! — усомнился отец Аввакум.
— Чистая правда!
— Не верю! У китайцев почтение к родителям на первом месте! Отец сына обокрал — доброе дело сделал! Сын на отца-злодея донес — смерти повинен! А ты мне — дочь, мол.
..
— Обижаешь, отче! Аз есмь Спиридон Елохин…
— Знаю я, кто ты аз есмь!
— Собаки брешут, а я…
Оскорблен в лучших чувствах, Спирька натянул малахай, запахнул шубу и собрался идти вон. Отец Аввакум его не удерживал. История, рассказанная пономарем, закончилась пшиком. Ну и слава богу. Даже если Спирька не соврал…
Ладно, плюнула дура-девка. Осрамила родного батюшку. В сердцах чего не сделаешь? Возьмет батюшка плетку, разъяснит дурище, какова она — дочерняя любовь. Выдаст замуж — и с глаз долой. Посольство уедет, драка на площади забудется. Конец — делу венец.
Монах не знал, что ошибается.
Этой сказке был определен иной финал.
4
— Вы не правы. Это и есть алюминиум.
— Ложь! — взорвался секретарь. — Обман! Фокусы!
— Терпение, мой друг, терпение, — от обращения «мой друг» секретаря перекосило. Это доставило Эрстеду удовольствие. — Мне нужен тигель. И пусть раздуют горн.
Плавка не заняла много времени. Алюминиум плавится при низкой температуре — шестьсот градусов по шкале Цельсия, перевернутой Штремером. Вскоре датчанин щипцами извлек тигель из горна и водрузил на асбестовый коврик.
Китайцы сгрудились вокруг, с благоговением разглядывая серебристую каплю на дне тигля. Еще не веря до конца, Лю Шэнь поддел застывший металл «ложкой», окунул в воду, охлаждая; изучил образец, взвесил на ладони…
— Я восхищен! Не думал, что удостоюсь чести знакомства со столь выдающимся мастером. Это «серебро Тринадцатого дракона»!
— Вы уверены? — упорствовал секретарь.
— Да! И теперь обязан продемонстрировать наш способ получения благородного металла. Господин Эр Цэд показал нам блестящий пример доброжелательства. Могу ли я ответить черной неблагодарностью? Покорнейше прошу вас следовать за мной.
Лю Шэнь направился к закрытой двери, украшенной росписью. Но случилось невероятное: секретарь заступил старцу дорогу.
Далее началась безобразная сцена. Эрстед не любил присутствовать при скандалах — но, увы, пришлось. Начальник и секретарь поменялись ролями. Молодой человек орал на Лю Шэня, как фельдфебель — на проштрафившегося солдата. Искаженное от ярости лицо пылало багровыми пятнами. Изо рта брызгала слюна.
Юнец превратился в демона.
Зато господин Лю Шэнь вдруг сделался до чрезвычайности спокоен. Такой покой устрашал. Старик молча слушал, вежливо улыбаясь. Проклятье! — он наслаждался ситуацией. От цзиньши веяло смертельной опасностью. Казалось, фениксы вот-вот сорвутся с халата «продвинутого мужа» и сожгут дерзкого нахала.
«Это его сын! — внезапно понял Эрстед. — Клянусь распятием, юнец — Лю-младший!»