Когда Галуа спешил, его почерк становился неразборчивым. Наклон вправо усиливался, а страница покрывалась мелкими чернильными точками: перо брызгало, не выдерживая темпа письма. На послание другу у него времени хватило. Но развить, довести до логического завершения свои безумные идеи…
Увы.
В голове назойливо вертелось: «…я не имею времени…» Суть высказывания была очевидна. Но Огюста не покидало ощущение, что он чего-то не улавливает. Слова таили в себе второе дно, тайный смысл.
«Все «тайные смыслы» — плод твоей горячечной фантазии!»
Ценой неимоверных усилий ему удалось сосредоточиться. Изоморфизм групп… Факторгруппа симметрий поля… Расширение поля… Цикличность процедуры… Растущий кристалл, оси и грани которого обладают особой симметрией…
Нет, Шевалье ничего не понял. Но он вдруг увидел ! Сияющий кристалл, прекрасный в холодном совершенстве. Расширяясь, поле корней и коэффициентов воспроизводило и дополняло само себя, обретая объем, проецируясь изнутри на грани кристалла. Снежинка? поворот вокруг оси? Ха! Кристалл обладал куда более сложной симметрией. Если повернуть его вокруг любой из осей; совместить проекции…
Именно так мыслил Галуа!
Не размениваясь на мелочи, юный математик охватил взглядом всю картину целиком.
Зубодробительные выкладки — лишь попытка донести до людей суть открытия. Язык современной математики несовершенен? — что ж, другого нет. Не хватает слов и понятий? — введем новые, на ходу объясняя читателю их значение. Галуа не занимался частностями. Его интересовали принципы . Общие, универсальные закономерности; теория, дающая ответы на все частные вопросы.
Дуэль изменила Шевалье. Научила думать иначе. Посмертный дар друга? Но он никогда не верил в мистическую чушь!
«Должно быть рациональное объяснение…»
В сияющем кристалле чего-то не хватало. Картина оставалась неполной, несмотря на кажущееся совершенство.
…я не имею времени…
Звон хрусталя. «Кладбищенские» колокольчики?
Опять?!
Огюст в отчаянии замотал головой — и кристалл расточился призраком под лучами солнца. На столе снова раздался противный звон. Ну конечно! Поставь бокал вплотную к бутылке — дребезгу не оберешься. За спиной скрипнула половица. Он резко обернулся. Бумаги с обиженным шелестом посыпались на пол.
— Вы позволите мне войти?
В дверях стояла баронесса Вальдек-Эрмоли.
Сцена четвертая
Тет-а-тет
1
Шевалье готов был голыми руками придушить гостью. К счастью, приступ ярости быстро прошел. Конечно, он не станет никого душить. Он ответит с предельной вежливостью:
«Прошу извинить меня, гражданочка . Сейчас я очень занят и не могу вас принять…»
Женщина пошатнулась, ухватилась за косяк двери и начала сползать на пол. Ее ногти, покрытые лаком цвета грозового неба, оставляли бороздки на трухлявом дереве. Лицо залила лунная бледность. Посмертная маска из гипса, где жили лишь два сапфира, вставленные в глазницы. Они молили и велели, притягивая, как магниты…
— Что с вами? Вам плохо?!
Он сам не понял, как оказался рядом. Подхватил, поддержал, окинул комнату лихорадочным взглядом. Кресло-раскоряка с обивкой, протертой до дыр? Скрипучая кровать? Вместо сломанной ножки — стопка книг…
Куда ее?
— Вы нездоровы? Я сбегаю за врачом.
Дрогнули сухие губы. Прохладное дыхание, неся едва уловимый запах гиацинтов, коснулось его лица.
— Не надо врача… Кресло… помогите дойти, Огюст.
Впервые она назвала его по имени.
Он хотел поднять ее на руки, но застеснялся. Баронессе стоило труда не рухнуть, а медленно, с достоинством опуститься в кресло. Мягко прошуршало платье, опадая тяжелыми складками. «Так саван обвивает тело усопшего», — пришло в голову дурацкое сравнение.
Долой «романтические» бредни!
— Как вы себя чувствуете? Я знаю хорошего доктора…
— Мне не нужен врач. Поговорите со мной, Огюст. Пожалуйста.
— Поговорить? О чем?! Я не медик…
— …со стальной пилкой, как сказал бы наш любезный Ури, — она нашла в себе силы улыбнуться. — Это замечательно, что вы не медик. Неужели вам так трудно поговорить с дамой?
— Не трудно, конечно…
«Баронесса не в себе. Желает, чтобы я развлекал ее разговорами. А вдруг она лишится чувств? Или вообще умрет?! Она ужасно выглядит! На нее жалко смотреть…» Он лукавил. Даже сейчас вдова Вальдек-Эрмоли была красива — темным очарованием увядания.
..» Он лукавил. Даже сейчас вдова Вальдек-Эрмоли была красива — темным очарованием увядания.
Прелестью осени.
— Увы, я скверный собеседник.
— Позвольте вам не поверить, Огюст. Расскажите мне о себе.
— Что?
— Все, что сами захотите.
— Я — ничем не примечательный человек. Впрочем, если вы так желаете… — Он прошелся по комнате, заложив руки за спину; вспомнил про бутылку анжуйского. — Хотите вина? Не бог весть что, конечно…
— Хочу.
Он кинулся к буфету, отыскал чистый бокал, наполнил. Налил и себе. Баронесса едва пригубила — похоже, только из вежливости. Замерев в кресле, она держала бокал за тонкую ножку и слегка покачивала им. Казалось, вино вот-вот расплещется. Шевалье как завороженный смотрел на багровую жидкость. Тусклые блики с безучастной монотонностью возникали и исчезали.
Его начало клонить в сон.