— Уверен! — гномик фыркнул, поправил шейный бант. — Тебе это даже придурок Гизо подтвердит. Большим человеком стал бы твой Филон; глядишь, Бонапарта перерос бы… Да вот беда — помер. Что? И этого не знаешь? В 1796-м скончался, в мае, за год до моего рождения. Совсем молодой — сорока четырех лет от роду. Был Эминент — и вышел. Еще вопросы есть, Ним, бочка дырявая?
«Если Тьер сказал «помер», значит, помер. На будущее учтем».
— Есть. Пеше д’Эрбенвиль — знаешь такого?
Личико Тьера сморщилось печеным яблоком. Казалось, ему под самый нос сунули тухлятину.
— Я же предупреждал ваших! Д’Эрбенвиль — агент полиции, доносил на республиканцев еще при Бурбонах. Кличка Топаз, карточка с четным номером. Редкая сволочь, шантажист, вымогает деньги у любовниц. Бретер, в карты передергивает… Постой, да ведь это он убил Галуа?
— Он…
«…Нам, французам, мало собственного зла — требуется чужое, иностранное. Чему удивляться? Сами мы чисты и невинны, агнцы святой Женевьевы, грех принес в нашу страну иноземец, злодей с низким лбом, бегающими глазами и грязным золотом в карманах. Боюсь, такое не лечится — даже страшным пожаром войны и революции. Это не мы виновны, не мы! Это прусаки, британцы, турки, казаки, кастильцы!.. Неудивительно, что первые подозреваемые в деле Галуа — троица «странно одетых», как сказано в полицейском протоколе, иностранцев. Не то русские, не то поляки, не то вообще японцы.
Мы повторяем эту чушь — и нам не стыдно.
Виновника гибели Галуа назовет суд. Я в это верю, ибо верю во Францию и французов. Но чтобы излишне бдительные и дальше не пускали собак по следу «японцев», рискну указать на того, кто вызвал молодого Галуа на дуэль, кого видели той страшной ночью недалеко от пруда Гласьер. Имя и фамилия достаточно известны, посему лишь обозначу их, как в давние годы королевская лилия клеймила убийцу и вора.
Получай свою лилию, П. д’Э!»
Газета «Шаривари», статья «Ужас предместий».
Вместо подписи — три звездочки.
А может, Три Звезды?
Все встало на свои места. Шевалье повел плечами, сбрасывая чудовищную тяжесть, давившую все эти дни. Ах, гномик, мудрый гномик! — модный фрак, парчовый жилет. Стоячий воротничок — белый-белый! — углами подпирал Тьеру уши. Малыш выглядывал из воротничка, как из сугроба.
Снежинки-снежинки, повернитесь вокруг оси…
— А знаешь, земляк… Я на следующих выборах за тебя проголосую. Если с нужной ноги встану, а ты избирательную реформу проведешь.
Губы марсельца сложились трубочкой, издав язвительный свист. По лестнице как раз спускался профессор физики, человек почтенный, с уважением к святыням — так он от неожиданности чуть не скатился вниз по ступеням.
— Думаешь, введут голосование для каторжников? Хватит дурить, Огюст. Кончились ваши революции. Делом займись, а то проживешь, как твой Эминент — не пойми зачем, незнамо для кого. Кстати! Ты не первый интересуешься фон Книгге. В прошлом году… Точно! Наводил у меня справки…
— Кто?!
— А ну-ка догадайся, землячок. «…И убийца не раз являлся ей в сна-а-а-ах!»
— Не может быть! — ахнул Шевалье. — «Нельская башня»? Три Звезды?
— Он. Александр Дюма.
* * *
Из сказок, слышанных в детстве, Огюст узнал, что мир — это место, где Добро борется со Злом. Став взрослее, он понял, что сказки правы. Увы, не всегда можно определить, кто на чьей стороне. Наблюдая за снежинкой, мерцающей в вышине, он начал догадываться: все еще сложнее.
Сложнее — и безнадежней.
«Я не знаю, что именно открыл ваш друг, — сказал Эминент под сводами кладбищенской мельницы. — Но едва он попытался обнародовать свое открытие, начались неприятности».
Человек-вне-Времени не ошибся — в Европе шла охота на тех, чей разум и воля двигали Время вперед. В дни, предшествующие восстанию, Шевалье посетил газетный зал и вдосталь надышался пылью недавних новостей. Он знал, что искать, и нашел. Итог был трагичен. Только наивный обыватель мог счесть это случайностью.
…Галуа убили, «оформив» дуэль.
…Жан Фурье, секретарь Академии, внезапно сошел с ума — и заморил себя печным жаром. Несчастный утверждал, что зной полезен для здоровья, нагревал жилье до температуры пекла, заворачивался в ткань, подражая мумии. В итоге не выдержало сердце. Работу Галуа, переданную ему на рассмотрение, не нашли.
…Софи Жермен умерла от болезни, лекарства от которой врачи не знали. Соратница Фурье, покровительница Галуа, женщина-математик, автор «Общего рассуждения о науках и литературе», она полагала, что интеллектуальная вселенная наполнена аналогиями. «Человеческий дух распознает эти аналогии, что приводит в конечном итоге к открытию природных явлений и законов мироздания…» — канцеронома груди вцепилась в Софи клешнями, не позволив закончить работу.
…Нильс Абель, норвежец, работавший в той же области, что и Галуа, — чахотка быстро свела его в могилу. Двадцать один год — срок жизни бедняги Эвариста; двадцать семь — бедняги Нильса.
Гибли не одни математики. Смерть собирала щедрый урожай. От удара скончались великий биолог Кювье и создатель египтологии Шампольон. Сгорела коллекция знаменитого естествоиспытателя Иоганна фон Эшшольца; надломлен горем, он умер от тифа, не дотянув и до сорока. Холера настигла убегающего от нее философа Гегеля.
Холера настигла убегающего от нее философа Гегеля. Ушел в мир иной Томас Зеебек — немец, открывший термоэлектричество, друг и коллега датчанина Эрстеда…
Андерс Сандэ Эрстед?