Второй с вниманием слушал Мерсье. Даже про остывший кофе забыл. На вид ему было лет сорок. Светлые волосы; здоровый румянец на щеках. Швед? датчанин? — короче, франт с севера. Сюртук песочного цвета отутюжен ловким портным. Ткань тонкая, летняя. Темная рубашка, на вороте — заколка из серебра. Возле табурета — изящная трость…
Любопытно, чем сегодня ветеран потчует простаков?
На днях — нет радостней свиданья! —
Я разыскал однополчан,
И доброго вина стакан
Вновь оживил воспоминанья.
Мы не забыли ту войну,
Сберег я полковое знамя… [21]
За стойкой, наслаждаясь хриплым вокалом инвалида, сиял лицом и обширной лысиной папаша Бюжо. То, что в кабачке мало клиентов, его не смущало. Не время еще: к вечеру здесь будет не протолкнуться!
— Добрый день, мсье Бюжо! — Огюст понизил голос, хотя песня Мерсье оглушила бы любого шпиона.
Не время еще: к вечеру здесь будет не протолкнуться!
— Добрый день, мсье Бюжо! — Огюст понизил голос, хотя песня Мерсье оглушила бы любого шпиона. — Говорят, недавно кто-то без спросу воспользовался вашим гостеприимством?
Папаша колыхнул щеками:
— Ох, и не напоминайте! Замок своротили, петли «с мясом» вырвали. Я как глянул — за сердце схватился. Ну, думаю, все! Грабеж, разорение… Ан нет! Ничего не тронули, одну бутылку «Шато Маньоль» выпили и ушли. Мне аж на душе полегчало. И зачем вломились-то, не пойму?
— Меня просили… — Шевалье замялся, подыскивая слова. Сунул руку в карман, извлек заранее приготовленные деньги. — Вот. Просили передать извинения.
— За что?
— За вторжение. Это — компенсация. И не держите зла. Хорошо?
— Да не хорошо — лучше лучшего…
Деньги он получил вчера. Общество Друзей Народа не забыло о тех, кто сражался на баррикадах. К деньгам прилагался ценный совет. Огюсту еще раз настоятельно рекомендовали уехать за границу или хотя бы отсидеться в провинции, пока все не утихнет. Выданной суммы хватило бы на полгода безбедной жизни в родном Ниме или в Арле. Но к чему бежать, если полиция его не ищет?
А лишние франки и в Париже пригодятся.
— Что, сами «гости» прийти постыдились? — сощурился папаша.
— Ага, — вздохнул Шевалье. — Совесть замучила.
— Вот так всегда, — ворчал Бюжо, пересчитывая монеты. — Одни напакостят, а другим за них отдуваться. Надеюсь, хоть денежки — не ваши?
— Не мои, — Огюст ничуть не покривил душой.
— Э-э, да вам с лихвой дали! Вот, верните шалунам…
Шевалье не спешил брать «сдачу». Зверский голод когтями вцепился в желудок. Со вчерашнего вечера ни крошки во рту не было… Он шумно принюхался. В животе забурчало, намекая на обед.
— Чем это у вас так вкусно пахнет?
— Баранья поджарка с луком.
— Отлично! Оставьте деньги себе, а мне несите вашу замечательную поджарку. И стаканчик красного…
— Пара минут! Присаживайтесь…
Бюжо удрал на кухню — распорядиться.
— Огюст? Я знал, что найду тебя здесь!
В дверях кабачка стоял Альфред Галуа, младший брат Эвариста — тощий, взъерошенный воробей. На бледном, как у всех Галуа, лице неприятно выделялись синяки под глазами. Должно быть, парня замучила бессонница.
— Альфред? Ты искал меня?
— Да!
— Почему ты кричишь? Что-то случилось? Есть будешь?
Альфред судорожно сглотнул, дернув кадыком:
— Нет. Не хочу. Сначала…
— Не «нет», а будешь, — Огюст вдруг ощутил себя очень взрослым. — Я же вижу, ты с ног валишься. Садись, я сейчас… Мсье Бюжо!
— А? — донеслось из кухни.
— Еще одну порцию! И кружку сидра!
Усадив парня за стол, Огюст заглянул в его черные, лихорадочно блестящие глаза. Кровь Христова! Как он похож на Эвариста, одержимого «бесом математики»! Нет сомнений, что Альфред тоже одержим, но иным «бесом».
— Ну, рассказывай.
Парень замялся. Зыркнул налево, потом — направо. Компания Мерсье подозрений не вызвала. Инвалид кому хочешь баки забьет, тут не до наушничества.
— Я слышал, ты дрался на дуэли! В Жантийи. Это из-за Эвариста?
— Да.
— Ты его убил? Этого мерзавца?!
— Нет.
Надежда угасла во взгляде Альфреда. Жаль разочаровывать юношу, подумал Огюст. Нет чтоб сочинить романтическую историю: умирая в луже крови, злодей раскаялся…
— Я его ранил, и он во всем признался. Да, он работает на полицию. Но он не убивал твоего брата. Хотел, но ему помешали.
— И ты ему веришь?!
— Верю. С ножом у горла не лгут.
— Но тогда… Тогда кто?!
— Это я и пытаюсь выяснить.
— Две поджарки, прошу. Ваш сидр. Ваше «Шато Бессан Сегюр». Я помню, оно вам нравилось. Приятного аппетита!
— Премного благодарны, мсье Бюжо…
Оба умолкли, отдавая должное еде и ожидая, пока хозяин вернется за стойку. «Еще вина!» — заорал из угла Мерсье. Инвалид не был попрошайкой; он даже обижался, когда его пытались накормить. «Я вам не побирушка! Я — герой войны! У меня пенсия! Подите прочь! — капрал Мерсье не нуждается в милостыни…»
Впрочем, для благодарных слушателей делалось исключение. Им Мерсье милостиво дозволял угощать себя винцом. Судя по всему, сейчас был именно такой случай.
— За доблесть наших союзников! — возгласил инвалид, едва папаша Бюжо приволок новый кувшин. — Да здравствует Дания! Вот кто дрался, как орда чертей…
Горка мяса на тарелке Альфреда стремительно таяла. Совершив над собой титаническое усилие, парень отложил вилку. Хлебнул сидра; закашлялся, виновато косясь на сотрапезника.