Встать удалось легко — словно крылья выросли.
— Спасибо, ваше…
— Насчет того, что я, подлец, хочу, — как ни в чем не бывало подхватил Эрстед. — Рискну, государь, предложить вам пройти в Башню. Кое-что лучше видеть своими глазами…
— Уже видел, — гладко бритый подбородок дернулся в сторону ворот. — Ольгер? Наплевать, терпеть не могу маньеристов. Запишем в одну графу со сбитым архиепископом. Но песик! Песика зачем было калечить?
Зануда сглотнул. Песика?!
— Милый такой барбос, добрый. Я его из фляги напоил, он мне все руки облизал, майне герен. А вы ему — лапку!.. Стыдитесь, Эрстед! Хорошо еще, лейб-медик рядом случился. Я их в Копенгаген на баркасе отправил. Даст бог, выходят.
Суровое лицо короля подобрело, сталь глаз затуманилась. Его Величество преданно любил тварей божьих, братьев наших меньших. Дважды пытался запретить в королевстве охоту, издавал указы, взывая к гуманизму верноподданных. Песики, быстро учуяв монаршую слабость, стаями осаждали Амалиенборг.
За их кормлением Фредерик следил лично.
— Нехорошо, майне герен! Ах, нехорошо! Я вам больше скажу…
— Ай-й-й-й-й!
Дикий вопль потряс замок, заставив всех вздрогнуть. Ханс Христиан Андерсен изволил спуститься по лестнице.
Боком.
Ах, мой милый Андерсен,
Alles ist gut!
И вправду — gut. Пусть боком, но спустился. Встал поэт, отряхнулся, поправил шутовскую шпагу.
— Я… Здравствуйте, ваше величество! Я вам роман свой посылал. «Путевые тени». Вы уже прочитали?
Внезапно вспомнилось, откуда взялся прицепившийся как репей «Alles ist gut!». Ходили слухи, что песня про милого Августина родилась в чумной Вене, когда местный пьяница, привезенный на кладбище вместе с горой трупов, умудрился восстать буквально из могилы. И выжил, обманув чуму. Везуч был, милый пропойца Августин…
Милый Андерсен, впрочем, тоже везунчик.
.
Милый Андерсен, впрочем, тоже везунчик.
— Значит, воевали? — король безнадежно махнул рукой. — Геройствовали, да? Что мне с вами делать, Ханс Христиан?
«Пенсия! — молнией пронеслось в голове Зануды. — Прямо сейчас. Не откажет!» Он набрал в грудь воздуха, подыскал нужные слова — и опять не успел.
— Святой Кнуд! Откуда вы, прекрасное дитя?
Фрекен Пин-эр обошлась без лестницы — вышла из двери, ведущей в подземелье. Шагнула ближе, низко-низко поклонилась.
— Что вы, фрекен! Не надо!..
Его Величество замахал руками, подскочил, рассек воздух треуголкой. Лицо, обычно брюзгливое, осветилось старомодной, истинно галантной улыбкой. На Волмонтовича, который из понятного благоразумия остался у входа, король и внимания не обратил.
— Таинственным незнакомкам не должно кланяться! Склонять голову обязаны мы, грубые мужланы! О, я вижу — вы, фрекен, издалека, из-за моря… Я уже предвкушаю ваш рассказ! Забыл представиться, извините. Я здешний… э-э… помещик. Да-да, у меня тут рядом есть славненькое именьице! Надеюсь, вы окажете честь…
— Святой Кнуд!.. — охнул Зануда.
— …и святая Агнесса, — шепотом продолжил Эрстед. — Старик неисправим. Всегда завидовал его таланту общаться с дамами. Слушай, Торвен… А ведь придется и в самом деле о чем-то рассказывать. Как бы ловчее соврать?
Торбен Йене Торвен с сочувствием развел руками.
— Рад бы помочь, командир. Да врать не люблю. Ты лучше расскажи, где такую чудо-фрекен раздобыл. И не ври, ладно? Я тебе не король, я правду носом чую…
А вокруг молчал залитый солнцем Эльсинор.
* * *
Люди стояли под небом — синим, беззащитным, лишенным даже малой брони, скрывающей сердце простора. В этом не было нужды. День обещался мирный. Война прошла стороной, задев лишь краем стального крыла.
Утро. Небо. Жизнь.
Великий Ветер, Отец всех ветров, паря в звенящих высотах, еще не названных трудным словом «стратосфера» , бросил взгляд на малый клочок земли. Квадрат замковых стен прилепился к краешку серого, холодного моря. Высится сумрачная громада Башни. Копошатся мелкие, еле заметные из такой дали человеки.
Что думают? Чем дышат?
Великому Ветру стало интересно. Снизившись, он вобрал их дыхание, слабое и сиюминутное, в свое — могучее, вечное. Надо было спешить, но Отец ветров задержался, взмыв над Эльсинором. Куда идете, крохи? Покорив Землю, вы шагнули в Море, не убоявшись ни волн, ни глубин. А дальше?
Не придет ли час моих вышних чертогов?
Рассмеявшись, Великий Ветер умчался по синей дороге. Это люди идут от рождения к смерти, не имея возможности свернуть или отступить. Это они дышат, каждым вздохом утверждая неодолимый закон: смерть прошлого и рождение будущего. Иначе не бывает. Академик Эрстед еще не изобрел Механизм Времени.
Зато ветры, случается, дуют вспять. И время послушно катится назад, давая будущему отсрочку, воскрешая канувший в Лету час. Трудно ли ветру ринуться против солнца? — с запада на восток, с запада на восток, туда, где над океанскими волнами-громадами рождается новый день?
Неделя, месяц, год — против шерсти времен.
Маленькая Дания осталась за горизонтом. Впереди ждала бескрайняя земля восхода. Голубой лед вершин. Речной бурый ил. Горькая пыль степей. Сочная зелень равнин.
Люди тоже знали путь на Восток.
Акт II
Собака в вазе
Магнит влечет к себе железо, и нет для него преграды. Если предметам и вещам свойственно влечение, что же говорить о человеке? Его постоянно обуревают чувства и страсти…