— Уже.
Я глянул наверх, где под древними сводами сгущался вечерний сумрак. Еще недавно там висели люстры — огромные, тонкого литья. Они исчезли — вместе с цветными витражами, коллекциями рыцарских доспехов, картинами и скульптурами.
— Уже разъяснила, и очень наглядно.
Ваши сапожники и скупщики краденого вынесли и продали все, вплоть до дверных ручек и паркета. Здесь был музей, один из лучших во Франции. Вы его уничтожили, а взамен построили курятник. Если он и может напугать, так лишь отсутствием вкуса.
Я ждал, что член трибунала возмутится. Нет, он не стал спорить.
— Значит, мы вас хоть этим, а напугали. Отрадно, гражданин маркиз. Кстати, если вы — ценитель старины… Что написано на Часовой башне?
Удивить меня он точно сумел. Написано? На башне Консьержери по велению Карла V установлены часы, отсюда и название. Две аллегорические фигуры по бокам, лазурный циферблат украшен золотыми лилиями…
Надпись!
— Латынь, насколько я помню. «Механизм Времени, делящий его на равные части…» Дальше забыл, извините.
— «Равные и справедливые части…» — без улыбки поправил комиссар. — И еще: «…споспешествует охранять Правосудие и защищать Законы». Теперь Механизм Времени в наших руках, гражданин маркиз. Мы вершим наше Правосудие, защищая наши Законы. А вы скоро обратитесь в прах, место которому не в музее, а на свалке. Надеюсь, «национальная бритва» придется вам по вкусу… Уведите!
— В общую? — лениво откликнулся один из санкюлотов [19] .
— Ни в коем случае. На «чердак», во вторую.
— К тронутым? — уточнил второй стражник. — К колдунам?
Комиссар кивнул и внезапно усмехнулся:
— Если Консьержери — курятник, то мы отправим «аристо» на насест. Хоть покудахчет напоследок.
Приклад толкнул в спину, лишая возможности поставить точку в разговоре…»
Огюст Шевалье устало закрыл глаза.
Читать было трудно, несмотря на разборчивый почерк драматурга-кулинара. Что-то мешало, не давая углубиться в текст. Не к месту вспомнилась «банкетная дефенестрация». Этим мудреным словечком, обозначающим процесс выбрасывания из окна, насмешники-репортеры назвали героический прыжок Александра Дюма в открытое окошко банкетного зала. Случилось это как раз после того, как Эварист Галуа произнес памятный тост за Короля-Гражданина. Увидев в руке парня кинжал, великий повар сразу сообразил: в зале запахло репчатым луком. И покинул общество — экстравагантным, зато надежным способом.
К счастью для французской сцены, банкет проходил на первом этаже.
Со страницами рукописи вышла неувязка. Вслед за прочитанной, на которой стояла карандашная пометка «21», сразу шла 24-я. Огюст подумал, что надо обязательно пересказать историю блудного маркиза Бриджит. Она поймет, поможет… Тысяча чертей! Что за дело баронессе Вальдек-Эрмоли до тайн прошлого?
Почему он вообще о ней вспомнил?
«- …мне, право, неудобно господа, — растерялся я. — В такой славной компании поневоле чувствуешь себя самозванцем. Увы, я не чернокнижник, не оборотень… Я даже не вампир. Всего лишь заговорщик, мятежник и шпион пяти иностранных разведок. Простите великодушно!
— Полно! — Филон ободряюще улыбнулся. — Все мы начинали с малого, дорогой маркиз. Меня арестовали, как подозрительного иностранца и друга Лафайета. Но вскоре Трибунал установил, что перед ним — алхимик-фальшивомонетчик. Обвинение в некромантии меня окончательно вознесло — и в собственных глазах, и в эту милую каморку. Граждане тюремщики называют ее вульгарным словом «чердак». Но мы демократическим голосованием переименовали наш приют в «Тысячу и одну ночь».
Но мы демократическим голосованием переименовали наш приют в «Тысячу и одну ночь».
Алхимик-фальшивомонетчик широко развел руками, словно предлагая разделить его восторг. Ничего нового мне заметить не удалось, кроме ускользнувшей вначале детали — одна из стен оказалась изрезана кривыми черточками. Их было много — ряды наползали на ряды, уходя к потолку.
— Наш календарь, — не без гордости пояснил Филон. — Сегодняшняя ночь — 587-я. Запомните это, дорогой маркиз, поскольку в любой момент вы можете оказаться старожилом с наибольшим стажем. Запомните — и расскажите следующим. Итак, «Тысяча и одна ночь». Те, что придумали название, справедливо решили не предаваться унынию, но провести время с пользой, рассказывая друг другу истории — забавные, поучительные и, само собой, совершенно невероятные. Итак, нам пора начинать дозволенные речи. Сегодня — моя очередь. Если никто не возражает…
— Погодите! — взмолился я. — Глубокоуважаемый Филон! Господа! Уделите еще минуту новичку и растолкуйте наконец, что за чертовщина здесь творится? С гражданами санкюлотами я сражаюсь больше года, навидался всякого. Атеисты, богохульники, материалисты, прости господи; вольтерьянцы и руссоисты. Кровь Христова! Эта публика даже в приметы не верит. Зачем им собирать в Консьержери столь уважаемое общество? Алхимик — ладно, но прочее? Вампиры, оборотни, чуть ли не призраки? Что за странность?
Ответом мне был смех. Высокий жантильом [20] с седой, стриженной ежиком головой (как я успел запомнить — вампир, пьющий трудовую кровь) встал с лежака, улыбнулся.