— Жалко дзяда… Ну, что у нас в итоге?
Торвен вздохнул: ария удалась на славу, в итоге же — пшик. Вместо двух «чучел» — десяток. Вот по кому прозекторская плачет. Велик улов у подлеца Нептуна! И серые тени при деле — суетятся, гонят очередное стадо на бойню…
Над ночным Эресунном ударил гром. Слепящая вспышка молнии рассекла туман, высветив и осажденных, и штурмующих. Луна шарахнулась прочь, защищаясь тучами.
— Панове, жизнь прекрасна! — с нарочитым оптимизмом воскликнул князь. — Пан зацный Филон — и вправду блазень. Навел хлопов-дохляков! Им разве что головами в дверь стучать…
— Нет, Казимир, — возразил Эрстед. — Вспомни Париж…
— Париж! Клянусь честью, Андерс… Нас больше не поймают. Париж! Ах, господа!.
..
— Нет, Казимир, — возразил Эрстед. — Вспомни Париж…
— Париж! Клянусь честью, Андерс… Нас больше не поймают. Париж! Ах, господа!..
Пусть недолга наша радость,
Мы лишь гости на земле…
Ответом ему был скрип — долгий, протяжный. Куплет из «Мраморной невесты» повис в сыром воздухе, пахнущем кровью и озоном. Еще ничего не понимая, но чуя беду, Зануда схватил ружье, проверил, заряжено ли…
Опять скрип — и тяжелый удар.
Первой сообразила Пин-эр. Вскочила, схватила фитиль от аркебузы, махнула в сторону ворот — туда, где стоял принц Ольгер.
— Матка боска…
Пьедестал был пуст.
Каменная крошка усыпала траву, обозначая путь того, кто сошел с высот вечности на грешную землю. Ольгер, Мраморный Жених, услышал зов своей невесты. Тени вьюнами вертелись у ног его высочества — подталкивали, указывали путь, с нетерпением скакали, облизывая статую черными языками. Мрамор не спорил — шел. Не гнулись колени, гладкая поверхность змеилась трещинами; отпало, покатилось по земле навершие меча.
Принц Датский, сторож Эльсинора, спешил заменить убитого напарника.
— Ворота!
Выстрелы слились в один. Мрамор брызнул осколками, с глухим стуком упали на траву два пальца, отбитых пулей. Ольгер не дрогнул, не остановился. Ворота были уже рядом — на расстоянии каменного меча.
Тр-р-р-ресь!
Зануда печально вздохнул. Когда замок приводили в порядок, была идея восстановить настоящие ворота — двойные, с железной решеткой и подъемным мостом. С ними даже взбесившемуся камню пришлось бы повозиться. А с этой пустяковиной… Створки, хоть и обитые железом, капитулировали. Сорванный засов упал на землю.
Ольгер вступил в Эльсинор.
— Колокол! Лейтенант, колокол!
Торвен кивнул, примериваясь, как удобнее доковылять до медного раритета — и вдруг замер. Прежняя мысль вернулась, обожгла. Колокол с корабля-утопленника. Кого он может позвать? Чушь, конечно, мистика и суеверие…
А эти, внизу, простите — кто?!
— Полковник… Связь материи с энергией… Наш колокол — с «Вазы»!..
Не договорил, прикусил язык — поздно. Волмонтович, пожалев инвалида, подбежал, схватился за веревку. Торвен без всякой нужды зажмурился.
Бом-м! Бом-м-м-м!
Гудит мертвяк, старается. Mortos voco! Мертвых зову!
— Уходим! — Эрстед забросил за плечо бесполезное ружье. — Но сначала…
Всплеснули полы халата. Скользнула на пол галереи меховая шапка. Одним прыжком, яркой нездешней бабочкой, Пин-эр взлетела на ограждение, встала над внутренним двором. Поискала глазами Зануду, что-то изобразила быстрыми жестами.
— Она хочет петь, — бледнея, перевел полковник. — Господи! Торвен, она собирается петь для тебя. Как князь… Стойте! Госпожа Вэй, не делайте этого! Вам нельзя разговаривать…
Зябкий ветер сдул бабочку с камня.
— Вы неотразимы, пан Торвен, — хмыкнул князь, не теряя присутствия духа. — Вы прямо-таки дон Хуан! Казанова!
Сглотнув комок, застрявший в глотке, Зануда вытер ладонью мокрую лысину. Казанова и есть. Амурчик, rassa do rassi! Он ждал песни, но снизу донесся немелодичный крик на китайском, и сразу за ним — хриплое рычание.
Гиены так не умели. Во дворе что-то происходило, что-то ужасное…
Не увиливайте, гере Казанова. Во дворе — девушка. Одна среди нежити. Поет для вас лебединую песню. Не желаете спеть дуэтом? Верная трость с обидой звякнула о камень. Опять! Хозяин, я и потеряться могу. Или Волмонтовичу продамся, в запасные.
— Торвен, вернись!
Извини, командир. Ступени — под ногами… под задницей. Хромать долго, зато съезжать быстро! Забыл, как это делается, дружище? Вспоминай молодость! Сначала ружье… А теперь — песню!
Жизнь лишь одна, хоть плачь, хоть пой,
Дает или берет —
Мы на врага попрем войной,
Лишь кочет проорет!
О-хэй-и-йодле-йодле-хэй!..
Лейтенант Торбен Йене Торвен шел в рукопашную.
3
Во дворе бушевал самум. Взявшись неведомо откуда, густая пыль мазнула по губам, скользнула в ноздри. Зашелестела, обволакивая трепещущим коконом, забралась за ворот сюртука, заползла под рубашку.
— У-удуш-ш-шу-у-у-у!
Пыль была влажной и ледяной, как песок на отмелях Эресунна. Авангард Нептунова воинства, подкрепленный африканским ветром. Моргая, плохо видя цель, Зануда выстрелил по ближайшей гиене — навскидку, с колена.
— Торвен! Мы здесь!
Голоса сзади — Эрстед с Волмонтовичем бежали по лестнице. И молчание впереди — в воротах. Там, в проломе, Командором, явившимся в ночи за грешным доном Хуаном, стоял Ольгер. Нет, плыл — медленно и неумолимо. Кто-то всемогущий — но не всемилостивый! — приподнял махину над землей, поддержал мощной ладонью, властно толкнул в спину.