Дзевять дзевок, дзевять баб,
Три стары вдовы, три замужни женки…
Князь пел — манекен на табурете.
Он стал похож на человеко-автомат Гамулецкого, петербургского иллюзиониста. Ожили руки — желтые, словно прокуренные насквозь пальцы шевелились, перебирая невесть откуда взявшиеся четки. Зерно за зерном; быстро — не уследишь. Губы почти не двигались.
Баритон исчез, сменился надтреснутым тенорком:
Остатнюю смерть запахали,
Остатнюю, друзи, запахали!..
Торвен вздрогнул. У четок были хитрые бусины — головы зверей или морские ракушки. Мелькают, щелкают — не разобрать.
— Князь! — окликнул Эрстед.
Ответа он не дождался. Желтые пальцы продолжили бесконечную работу.
Захрестили мы смерть, захрестили старую,
До завтра, до пислязавтра, до свитлого свята…
— Зачем только его в бой послали! — не выдержал Торвен. — Считай, вчера из гроба подняли…
Эрстед не сводил глаз с бусин-зерен.
— Не в бой. В танец. Помнишь песню про коня? Литвинскую, a capella? Сорвался, бедняга… Прошлое вспомнил. Надеюсь, вынырнет… не в первый раз…
Смерть, выйдзи геть,
Выйди з нашего села…
Зануда представил, куда мог сорваться Волмонтович, в какую бездну… Нет, лучше не знать! Лучше смотреть на солнце, на далекое море, на пробуждающуюся жизнь…
— Гере Эрстед!
Кто-то бежал по коридору.
— Видели… с крыши!.. Наши пришли! Наши!..
Вломились целой толпой: сонный Дон Кихот, рыжий, Арне-наблюдатель. В руках рыжего — развернутый Даннеброг. Белый крест, красное полотно.
— Из крепости! Сюда идут! Мы флаг взяли…
Полковник встал, сбросил одеяло:
— Вижу!
4
«Хорошо глядеть, как солдат идеть!»
Эту нехитрую истину разъясняют каждому новобранцу — во всех армиях, на всех языках. Война и впрямь — ерунда в сравнении с маневрами. А уж с плац-парадом, да еще в высочайшем присутствии!
Ать-два! Ать-два!
Воинство чеканило шаг по брусчатке Эльсинора. Спасители явились, как положено, вовремя — к шапочному разбору. Радуют глаз красные мундиры, сверкают каски с гребнями. Лоснятся физиономии — бодрые, сытые, гладко бритые. Кажется, что вояк отлили из олова для забавы ребятни. Первый взвод, второй… третий…
Пушка!
Зануда протер глаза. Спасибо полковнику Спангу-Кросбю, коменданту Кронборга — вспомнил о соседях. На бой оловянные солдатики опоздали, так пускай хоть помаршируют. Ать-два! И в рапорте помянуть не грех (при нашем участии!), и личный состав делом займем.
Пушка-то зачем?
— Комендант, — Эрстед кивнул в адрес рослого офицера, возглавлявшего отряд. Пояс верзилы украшал желто-багряный шарф — цвета Ольденбургского дома. — Лично. Не нравится мне это, Торвен.
«И мне, — молча согласился Зануда. — У пушкарей фитиль дымится…»
Эрстед поманил к себе Дон Кихота, отвел в сторонку. Адъюнкт долго слушал, мотал головой, моргал с изумлением. Наконец кивнул — и резвей мальчишки кинулся обратно, в глубь Башни. В коридоре не выдержал, оглянулся:
— Гере Эрстед! Мы же только на воронах проверяли!
Не дождавшись ответа, он побежал дальше.
— Сто-о-о-ой!
Первый взвод, подойдя к обломкам рухнувшей галереи, развернулся, слаженно врезал каблуками о камень. Остальные заходили с флангов, перестраиваясь в шеренги.
— Прицел!
Взметнулись ружья.
— Эй! Свои! Мы свои!
Рыжий лаборант поднял стяг-Даннеброг, подступил к краю, взмахнул красным, как мундиры, полотнищем. Дружный вопль солдатских глоток отбросил парня назад:
— Шведы! Шведы-ы-ы!
Офицер воздел над головой шпагу:
— Эй, в Башне! Sig! Sig! Kapitulera!..
— Чего это он? — белокурый Арне с опаской глядел на подмогу.
— Пытается говорить по-шведски, — разъяснил Эрстед. — С переменным успехом. Ну-ка…
Он забрал знамя у рыжего, здоровой рукой поднял Даннеброг повыше:
— Полковник! Это я, Андерс Эрстед! Вы меня узнаете?
Шпага рубанула наискось:
— Огонь!
— Nie!..
Черная тень метнулась к проему, сбивая Эрстеда с ног, прижимая к холодному полу. Пули прошли над головами — Волмонтович успел, уберег. Пострадал лишь флаг — полотнище пробило в трех местах. Ну, еще четки — нить лопнула, странные бусины посыпались из пролома…
— Берегись, пся крев!
Князь резким движением вздернул друга, оглушенного падением, на ноги, толкнул в сторону коридора. Новые пули просвистели совсем близко. Сюртук Волмонтовича лопнул на плече — гостинец пришелся вскользь.
— Бегите!
Зануда откатился в сторону, не желая мешать соратникам. Но его не забыли — рыжий и белокурый ухватили под мышки, потащили…
— Дева Владычица! Дева Владычица! — в исступлении бормотал кто-то.
Ему ответил гром. Твердыня содрогнулась, гул прокатился коридорами. Пушкари взяли неверный прицел — или нарочно направили первое ядро не в пролом, а в гладкую кладку.
Прочувствуйте, вражины!
— Они спятили? — заорал Арне. — Свихнулись?
— Они видят шведов, — Эрстед вытер грязь с лица. — Видят шведский флаг. Им кажется, что в замке враги. Филон умеет отводить глаза. А я-то думал… надеялся…
Пушка еще разок напомнила о себе. Галерею заволокло дымом, камень поддался, заскрипел. Всякому терпению положен предел. Башня не выдержала — завыла на десятки голосов, жалуясь и плача, возмущаясь и грозя. Рыдание сливалось с ревом, отдавалось смехом, срывалось на вопль.
Отовсюду, во все концы…