Долги надо отдавать, государь!
Ach, du lieber Friedrich,
Gerr Friedrich, gerr Friedrich,
Ach, du lieber Friedrich,
Все прошло, все!
Он встал. Трость уперлась в паркет, потемневший от времени. Предательница-нога подвернулась — пришлось хвататься за стол. Входная дверь! Шаги на лестнице. Ближе, ближе…
— Гере Торвен!
В дверях — веселая рожица. Каре Квист, внук привратника.
— Вы велели сообщать, ежели чего…
Великий Зануда глядел на парнишку не без суровости. Велел сообщать, а не орать во всю глотку, демонстрируя отсутствие переднего зуба. А где «добрый день» — или хотя бы «здрасте»?
Каре откашлялся, пригладил встрепанную шевелюру:
— Сообщаю! Пупырь по Старухе врезал.
Бух!
Такое следовало обдумать. Гере Торвен постучал пальцами по зеленому сукну, словно играя на клавикордах.
— Пупырь? Может быть, все же «пузырь»?
— Скажете еще! — Каре присвистнул от возмущения. — Я что, пупырь от пузыря не отличу? Пузырь — он, стало быть, система братьев Монгольфье, с дымным воздухом. На таких дамочки летают по воскресеньям. А это — пупырь, с водородом. Вы его шарльером зовете. Вот он по Старухе и…
— Повторите сообщение по-датски, гере Квист.
Пальцы нажали тайный рычажок на боковой тумбе стола. Обычно академики вызывают помощников. Но случается и наоборот.
— Пятнадцать минут назад воздушный шар системы «шарльер» попытался сесть на главной площади. Не смог и врезался в Ста… в здание Ратуши. Бух! Бах! В корзине было трое. Вроде никто не побился. Толпа гудит…
Вновь хлопнула дверь — наверху. Шаги — тяжкие, основательные, а следом другие — легкой припрыжкой. Гере академик и Ханс Длинный Нос… Великий Зануда обождал, пока мальчишка отскочит в сторону, пропуская хозяина.
И, торжествуя, улыбнулся.
— Зюйд-ост-ост, гере Эрстед! Они прилетели!..
Сцена вторая
Возвращение блудного брата
1
В доме воцарилась тишина. Она была живой, дышащей: шепот старых часов, скрип половиц, сопение гоблина, которому наконец-то дали отдохнуть. Сквозь окна вором-взломщиком лез уличный шум, но тишина стояла на страже, храня покой почтенного особняка. Тихо-тихо, тихо-тихо…
Тик-так, тик-так…
Гере Торвен любил тишину. Спросите его о причине, и Великий Зануда сошлется на необходимость работать. Но в глубине души он знал: тишина прекрасна сама по себе. Ее гулкие чертоги населены любыми звуками, голосами, песнями. Да, он — не поэт. Не Ханс Длинный Нос, с которым они столкнулись — нос к носу — у Королевского театра, откуда скромного паренька из Оденса вышибли за бездарность. Торбен Йене Торвен — юрист без практики. Ему не выдумать сказку про Матушку Тишину. Ну и пусть! Тишину можно просто слушать.
Тик-так, тихо-тихо…
Гоблин, мирно дремлющий в пустом камине, с одобрением кивнул. Он держался сходных мыслей.
От Конгенс Нюторв, где расположился особняк Эрстеда, до Ратушной площади идти всего-ничего, даже без особой спешки. Но это если двумя ногами и без трости. Гере Торвен с радостью подчинился желанию патрона, оставшись в «караулке». Главное он уже знал: ветер, предсказанный Королевской обсерваторией, доставил шарльер-«пупырь» по назначению — прямиком в центр Копенгагена. Все пассажиры живы-здоровы. Уцелела даже Старуха-Ратуша. Все прочее он скоро узнает, причем с доставкой на дом.
Чего еще желать?
Взгляд снова коснулся литографии на стене. Офицер глядел хмуро. Хуже — был взбешен.
— …Нам не о чем говорить с этим человеком. Да! Десять тысяч дьяволов! Мы будем говорить с вами, отставной лейтенант Торвен. Перескажите ему нашу волю, слово в слово, как слышите. Хвала Святому Кнуду, Дания управлялась и управляется волей монарха, а не, прости Господи, парламентом. Зачем вам сотня тиранов на ваши глупые головы? Неужели мало одного? Посему мы, король Дании и Норве…
Резкий каркающий голос. Отмашка стеком.
— Торвен, оставьте иронию. Мы и сами знаем, что Норвегию у нас отняли! Мы, король милостию Божией, повелеваем этому человеку убираться прочь из страны. Да! Вместе со своим конституционным проектом.
Да! Вместе со своим конституционным проектом. Пусть едет туда, где много депутатов, либералишек и продажных газетенок. А мы тут поскучаем при абсолютизме. Не смотрите на нас так! Мы — не варварский владыка и не Комитет Общественного Спасения. В милости нашей мы разрешаем этому человеку навещать родичей. Но не слишком часто! И пусть не попадается нам на глаза!..
Портрет гневался. Изгнанник без спроса вернулся в Копенгаген, да еще и таранил Ратушу — символ добрых традиций. Ее давно собирались перестроить, но это не повод для тарана. Толпа, воздушный шар, репортеры из продажных газетенок…
Скандал!
— Мы в нашей Дании не любим скандалов, отставной лейтенант Торвен. Да!
Гере Торвен почтительно склонил голову. Кто бы спорил, ваше величество? Но гравюра не может повелевать, как бы ей ни хотелось. Сам же столп абсолютизма, если продажные газетенки не врут, ныне пребывает на борту фрегата «Гельголанд» посреди Северного моря. Счастливого пути, государь! Пока вернетесь, пока вам доложат, глядишь, шум утихнет, и гневаться станет не на кого.
Офицер фыркнул и отвернулся.
Настал черед папок. Одна из них дохнула пылью: «Юридическая контора «Эрстед и фон Эрстет». Пылись дальше! Незавершенные дела? — обождут. Подумаешь, контора. Церковь в центре Копенгагена уже целый век строят…