— Мне было хорошо, — сказала Бриджит перед тем, как сесть в карету.
— Я рад, — выдавил молодой человек.
— Ты не понимаешь. Мне было слишком хорошо. Три дня, находясь рядом с тобой, я не нуждалась… — она собралась с духом и закончила мысль: — В том, в чем я обычно нуждаюсь. Я боюсь, Огюст. Что ты делаешь со мной?
— Ничего…
Он сообразил, что ни разу за истекшее время не рассказывал баронессе о себе. Болтали о пустяках, обсуждали капризы моды, смеясь над девственной неосведомленностью Шевалье в этом вопросе; делились событиями разлуки — парижские сплетни, призраки «Клоринды»… Это было наивно, забавно — но не болезненно. И в постель после каждого разговора не тянуло.
И силы не таяли — телесные и душевные. Скажи кто Огюсту, что от семейной жизни с баронессой можно облиться маслом и чиркнуть спичкой — вызвал бы мерзавца на дуэль.
— Это неестественно, Огюст. С тобой я чувствовала себя просто женщиной. Без тайн прошлого, без скелетов в шкафу. Такое ощущение сродни наркотику — втянешься, и уже не сможешь жить без него. Мне надо уехать. Обдумать происходящее. Отпусти, пожалуйста…
— Я не держу тебя.
— Держишь. Ты сам не знаешь, как ты теперь меня держишь. Передай кузену — я верну ему браслет. Алюминиум — не для таких, как я. Скажи, что браслет чуть не убил меня — пусть порадуется…
«Я не держу тебя», — повторил Шевалье, следя, как пыль смешивается с пылью (прах — к праху!), и брюхатый омнибус, набитый австрийцами, как бочка — сельдями, въезжает в серое облако.
Ты сам не знаешь, как ты теперь меня держишь. Передай кузену — я верну ему браслет. Алюминиум — не для таких, как я. Скажи, что браслет чуть не убил меня — пусть порадуется…
«Я не держу тебя», — повторил Шевалье, следя, как пыль смешивается с пылью (прах — к праху!), и брюхатый омнибус, набитый австрийцами, как бочка — сельдями, въезжает в серое облако. Огонек сигары блеснул в облаке, напомнив чей-то любопытный глаз.
— Вот потому и не людоедствуете, что мы постарались! Корректный запуск! Тонкое инфо-волновое воздействие! — и никаких побочных эффектов…
«Программа», о которой говорил глаз-Переговорщик, вдруг показалась Огюсту «гигантским пульпом», кракеном-экстреаном, проникшим сквозь пробоину в трюм корабля. Торча из дыр наружу, щупальцы обвили жертву, превращая ее в скользкий бутон цветка-монстра. Часть свободных конечностей, дергаясь, как от ударов электричества, вытянулась далеко наружу, подтаскивая к кораблю ближайшие суда. Нечеловеческий мозг хладнокровно рассчитывал: отломать мачту у случайного спутника или поддержать на плаву — и отпустить с миром…
«Могу ли я спасти Бриджит от ее проклятия? Всего лишь находясь рядом? И если да — на какое новое проклятие я ее обреку?»
Он громко выругался, смутив целый выводок чопорных леди, нанял у станционного чиновника лошадь и, в полном смятении чувств, поскакал обратно. Дорога к Ницце вела через городок Вильфранш-сюр-Мер, чей порт служил Сардинскому королевству военно-морской базой. Но дальше мыса Кап-Ферра, откуда открывался дивный вид на бухту, Огюсту уехать не удалось.
— Друг мой! — окликнули его. — Я рад видеть вас в добром здравии…
— Я тоже рад видеть вас, князь, — сказал Огюст, спешиваясь.
И ни капельки не покривил душой.
— …Я виноват перед вами, князь. Перед вами и мсье Эрстедом.
— В чем же, друг мой?
— Я пропал на несколько дней. Не предупредил, не прислал записки… Вы могли подумать бог знает что! Учитывая известные всем нам обстоятельства…
Решительным жестом Волмонтович прервал покаянную речь.
— Расставим все точки над «i», милостивый государь. Вы — взрослый человек. У вас нет никаких обязательств перед нами с полковником. Вы не должны отчитываться или ставить нас в известность о своих действиях и местонахождении. Тем более, когда речь идет о делах личного характера…
Впервые князь говорил с Огюстом подобным тоном. Что скрывалось за официальностью поляка? Обида? Ревность? Тревога за спутника? Беседа двух любовников одной женщины, давнего и нынешнего — ситуация, достойная пера Дюма! Но сейчас Шевалье было не до беллетристики.
— Тем не менее я чувствую себя виноватым. Боюсь, что заставил вас тревожиться за меня…
— Тревожиться?!
Брови Волмонтовича картинно поползли вверх, взмыв над окулярами. Врать в глаза князь не умел — переигрывал. Кажется, он и сам это знал, потому что сразу прекратил ломать комедию.
— Холера ясна! Да, я тревожился! Я места себе не находил! И искренне рад видеть вас в добром здравии. Не знаю, как вам это удалось, но скажу одно: слава богу! Кузина, насколько я понимаю, уехала — и не будем об этом. Взгляните-ка лучше, какой прелестный пейзаж…
«Ну разумеется! — благодарный князю за тактичность, Огюст все же не удержался от иронии. — Он приехал сюда исключительно для осмотра достопримечательностей! То, что эта дорога ведет к станции — чистое совпадение.
— Он приехал сюда исключительно для осмотра достопримечательностей! То, что эта дорога ведет к станции — чистое совпадение. А про отъезд Бриджит князь просто догадался. Конечно же, он тайком не следовал за нами, не опекал меня издали в эти дни…»
Логика без труда превратила опеку в слежку за баронессой.