Помогло!
А теперь приходилось пожинать плоды.
-…и еще у перекрестка. Смена — каждые два часа. Но эти из полиции, обычные дуболомы. Больше для виду.
— Ясно.
Зануда всмотрелся в аккуратно вычерченную схему. Красота! Масштаб — и тот проставлен. Не обделил Творец талантом младшего Галуа. И глаз острый, каждую мелочь примечает.
— Мсье Торвен, вы же понимаете, — молодой человек замялся. — Только для вас! Это наверняка секрет…
Еще бы! Система охраны особняка — как на ладони.
— Только для вас! Это наверняка секрет…
Еще бы! Система охраны особняка — как на ладони. Посты внутренние, посты внешние. На внутренних — армейские парни в цивильных сюртуках; на внешних — галочьи фраки, агенты из комиссариата. Нижние окна — в решетках, черный ход наглухо заколочен.
Крепость!
— Посторонние заглядывают редко. Сам Карно не выходит из дому с начала июля. Хворает, якобы…
Здоровьем инженер не пышет, вспомнил Торвен. Но в любом случае шпиону в дом не попасть. Военное министерство — на высоте. Если, конечно, исключить прилетевшую с острова Ситэ ракету Конгрева — или ручную бомбу, сброшенную из корзины монгольфьера. Но это вряд ли. Карно может уцелеть, а затейников наверняка отыщут.
— Я говорил с мальчишками, мсье Торвен. Один торгует газетами, другой — яблоками напротив дома. Оба утверждают, что гости к Карно приходят редко. Всегда — одни и те же. Из новых — вы и тот мсье, что явился вслед за вами.
В памяти шевельнулась заноза. Эй, мсье, который за мной! На кого вы похожи? Если бы они хоть раз встречались лицом к лицу, Зануда бы непременно вспомнил. А так…
Принес я весть дурную,
Миронтон, миронтон, миронтень…
3
— Мое настоящее имя вам ничего не скажет, господин Карно. В последние годы меня называют Эминентом.
— Не прибедняйтесь, господин фон Книгге. И не лгите.
Николя Карно встретил гостя стоя. Рука на краешке стола, подбородок вздернут, взгляд — прямо в глаза. Так он стоял на фехтовальной дорожке в зале мэтра Бюзье; так сдавал экзамены в Инженерной школе; так сражался за Париж в 1814-м, когда один день боев стоил русским войскам шести тысяч убитых. Хозяин дома словно помолодел, дыша отвагой. Мужчины семьи Карно не отступают перед опасностью — они идут ей навстречу.
— Ваше имя более чем красноречиво. Как и вы сами.
— Не думал, что вы узнаете меня в лицо, — Эминент приятно улыбнулся. — Столько лет прошло. Когда я навещал вашего досточтимого отца, вам было, дай бог памяти…
Если, вспомнив про отца, фон Книгге думал перебросить этими словами мостик, то здорово ошибся. Слова-камни сложились не мостом — баррикадой.
— Мне было три года, когда я впервые увидел вас в доме моего отца. Разумеется, я вас не запомнил. Но, когда я вырос, мы не раз встречались с вами в Магдебурге, где отец коротал годы изгнания. Как я понимаю, вы в чем-то хотели его убедить — и не преуспели. Кстати, я тогда не подозревал, что имею дело с покойником. Отец называл вас Филоном — и числил среди самых мерзких предателей Революции. Перед смертью он рассказал мне, кто вы на самом деле. Лазарь Карно и его друзья воевали за Францию. А вы хотели сделать нашу родину бесправной частью вашей масонской федерации. Все давно вас похоронили, барон; кое-кто даже оплакал. Но у меня отличная память!
Карно замер, словно бронзовое надгробие. Зато Эминент определенно чувствовал себя как дома. Не торопясь, он прошелся по кабинету, бросил взгляд на портрет Лазаря Карно, Организатора Побед, висевший у окна; полюбовался расписной китайской вазой.
— Судьба и люди были несправедливы к вашему отцу, господин Карно. Неудивительно, что он стал… м-м… несдержан в оценках. В счастливые дни прошлого мы считались друзьями. Когда я думаю о тех, кого уже нет, то стараюсь вспоминать только хорошее.
Слова текли спокойно, мягко, миролюбиво. Старый, много повидавший человек говорил о своем друге, об ушедшей молодости…
— Надеюсь, вы найдете пару теплых фраз и об Эваристе Галуа, — резкий голос инженера развеял нестойкие чары.
— И о прочих несчастных, кому посчастливилось свести с вами дружбу. Господин фон Книгге! Кто предупрежден, тот вооружен. У Франции много врагов. По этой причине я согласился работать на правительство Луи-Филиппа. Вам же я сразу говорю: нет! Что бы вы ни предложили — нет!
Сказанное упало в пустоту. Эминент даже не подал виду, что слышит. Взгляд его был прикован к маленькой гравюре, укрепленной в металлической рамке. Резец художника обозначил две армии в разгар боя. Мертвые люди, мертвые кони, пушечный дым; мягкие силуэты аэростатов на заднем плане.
— Флерюс, — набалдашником трости Эминент указал на гравюру. — Июнь 1794-го, великая победа, целиком обязанная гению вашего отца. Тогда впервые были испытаны боевые шарльеры. Через год начали формироваться «баллонные» части французской армии. Ваш отец курировал ряд таких проектов. В Бресте строился гигантский бронированный пироскаф; Лебон наконец решился обратиться к военным… Не так легко было это все остановить. Удалось! Робеспьер лишился головы, а голова Бонапарта оказалась неспособна вместить такое. И слава богу… Вам знаком термин «гонка вооружений»?
Кажется, Карно удивился — впервые за весь разговор. Пальцы отбили барабанную дробь, плотно сжатые губы искривила усмешка.