Вот тут у сказочника чуть не вышла промашка. Жидкость в бочке — вполне себе прозрачная — выбивалась из повествования.
— Одиннадцать, — сообщил рабочий вместо приветствия и перелил содержимое ведра в бочонок поменьше. Сорокаведерный пузан, установленный на телеге, выглядел лилипутом рядом с великаншей-родственницей. Каурая лошадка мотала головой, с возмущением фыркала и чихала.
Гере Торвен посочувствовал бедному животному.
— Двенадцать…
— Добрый день. Где хозяин?
— Там, — неопределенно махнул рукой рабочий.
Этого указания оказалось достаточно. Собреро с уверенностью следопыта двинулся в обход строения. Торвен последовал за ним. За углом обнаружились распахнутые настежь ворота. Каких-то пять шагов — и августовская жара показалась датчанину желанной прохладой.
За воротами царило настоящее пекло.
Причиной тому, без сомнения, являлась печь, топившаяся в углу, слева от входа. В ее верхнюю часть был вмонтирован медный перегонный куб с двумя горловинами. Одну наглухо закрывала толстая крышка на шести болтах, из второй в стену уходила блестящая труба.
— Сырая нефть заливается в куб, — пояснил Собреро. — Нагревается, испаряется, пары идут по трубе…
— А дальше?
— Пройдемте, я вам покажу.
На заводике итальянец чувствовал себя, как дома. Точно так же, припомнил Торвен, он вел себя в лаборатории воздухоплавателя Дювалье.
— Вот, смотрите. Труба проходит через емкость с проточной водой, где нефтяные пары охлаждаются и конденсируются. Раньше емкость наполняли водой вручную, но потом хозяин завода, синьор Жоспен, распорядился сделать отвод от ручья. За стеной — осторожно, порожек! — готовый фотоген стекает в приемную бочку…
Приемная бочка — родная сестра толстухи под навесом — стояла на грубо сколоченном поворотном круге, словно театральная декорация. Дальняя часть круга выходила наружу через прорезь в стене. Таким образом, бочки можно было менять местами, наполняя и опустошая их по очереди.
Из трубы, тихо журча, в бочку текла струйка прозрачной жидкости.
— Как видите, ничего сложного.
— Скажете тоже! — возразил сварливый голос. — Ничего сложного! Только успевай следить, чтоб эти олухи где-нибудь не напортачили! Вам чего, господа хорошие?
Перед гостями объявился румяный толстяк в засаленной куртке нараспашку. Несвежая рубашка, обтягивая его живот, готова была лопнуть в любой момент, подобно кожуре перезревшей сливы. Черные глазки-маслины подозрительно изучали пришельцев, блестя из-под кустистых бровей.
— Добрый день, синьор Жоспен. Вы меня не помните? Асканио Собреро, доктор медицины. Я к вам приезжал за фотогеном для опытов.
Я к вам приезжал за фотогеном для опытов.
— Допустим. И что?
Приветливостью хозяин не отличался.
— Хочу у вас еще фотогена купить.
— Это всегда пожалуйста, — оттаял Жоспен. — У меня товар самый лучший! И цены божеские. Не то что у скопидома Фурже… Вам сколько?
— Галлон, — итальянец извлек из саквояжа бутыль.
На лице хозяина отразилось брезгливое разочарование: галлон?!
— А еще я хочу познакомить вас с моим коллегой. Синьор Торвен — профессор из Дании. Он хотел бы побеседовать с вами…
«Этот арбуз на ножках, — Торвен мысленно примерил профессорскую мантию, — меньше, чем с академиком, и рядом не сядет».
— Учтите, я человек занятой, — «арбуз», не моргая, уставился на «профессора». — Работа в разгаре, глаз да глаз нужен. Прозевают мои бездельники, когда мазхулат пойдет — пиши пропало! По-новой гнать придется.
Он жестом подозвал рабочего, вручив тому бутыль: наполни, мол.
— Я не отниму у вас много времени. Речь идет о новых областях использования фотогена. Потребность в нем возрастет, у вас появится больше покупателей…
— Возрастет? — с сомнением хмыкнул хозяин. — Ладно, пошли на свежий воздух.
Удалившись от заводика шагов на двести, Жоспен остановился. Из одного кармана сюртука он извлек толстую сигару, из другого, с особой осторожностью — коробку с переложенными ватой фосфорными спичками.
— С утра не курил, — пожаловался он, по-плебейски откусывая кончик сигары. — На заводе огонь — не приведи Господь! Полыхнет — выскочить не успеешь.
Жоспен лихо чиркнул спичкой о подошву башмака. Головка с шипением вспыхнула, распространяя едкий дым. Обождав, пока она прогорит, толстяк раскурил сигару. Запах табака не слишком отличался от смрада горящего фосфора. Но это было лучше, чем заводская вонь.
— Слушаю вас, господа хорошие!
Торвен жестом велел итальянцу прикусить язык. «Профессор» не может все время молчать и кивать, как китайский болванчик! По невольной ассоциации ему вспомнилась вынужденно немая Пин-Эр.
— Как у вас протекает перегонка нефти?
— Ничего у меня не протекает! — обиделся Жоспен. — Значит, первое: заливаем «черную мамку». Второе: нагреваем и отгоняем «легкую нафту». Тут ухо держи востро! — она от любой искры горит. Дальше гоним кормильца: из пяти ведер «мамки» на круг два ведра выходит…
— Кормильца?
— Я про фотоген…
— Англичане называют его «kerosene», — вставил Собреро.
Торвен важно кивнул: нам, профессорам, этот факт известен.
— У англичан все не по-людски! — хозяин густо сплюнул себе под ноги: будто всю Великобританию сверху донизу оплевал. — После фотогена сливаем мазхулат, чистим куб… И по-новой!