Шаги в коридоре услышали оба — громкие, гулкие, казенные . Пин-эр отложила незаконченный рисунок, встала.
Туже затянула поясок.
— Нет, — отрезал Торвен. — Убивать никого не надо. Я разберусь.
И не выдержал — глянул на рисунок. Уши, хвост, зубастая пасть. Дракон? Интересно, кто это здесь дракон?
3
Собреро барабанил, как оглашенный. Галуа-младший деликатно скребся на собачий манер. Вежливый портье стучал три раза и ждал. Сейчас же дверь вздрогнула от уверенной требовательности, знавшей, что имеет на это право.
— Мсье! Я знаю, что вы там!
Шкатулка с пистолетами осталась в номере Зануды. Зато под рукой имелась трость.
— Мсье! Я из министерства. Портье сказал мне…
Жестом Торвен велел Пин-эр спрятаться в соседней комнате. Прохромав к двери, он щелкнул замком.
— Роже Шатьен, чиновник по особым поручениям. Разрешите войти.
Не вопрос — утверждение. Все равно, мол, разрешите, никуда не денетесь! Хотелось ответить колкостью, но Торвен сдержался. Портить отношения с министерством, каким бы оно ни было, глупо. Полиция и так на нас зуб точит. Не хватало еще клыков правительства.
— Прошу вас.
Особый порученец вошел в номер, как к себе домой. Несмотря на партикулярное платье, в нем чувствовалась военная выправка. Первым делом визитер окинул взглядом комнату и, не найдя ничего подозрительного, кроме столика с двумя чашками недопитого чая, обернулся к постояльцу.
На лице мсье Шатьена взгляд в первую очередь приковывали усы — черные, словно наваксенные «стрелочки».
На лице мсье Шатьена взгляд в первую очередь приковывали усы — черные, словно наваксенные «стрелочки». Их выровняли по линейке и заострили на концах, уподобя стрелкам часов. Больше о чиновнике и сказать-то было нечего. Сбрей он усы — человек-невидимка.
— Чем обязан?
— Вас хочет видеть министр образования, господин Гизо.
Хорошо хоть, не министр внутренних дел! Зануда сделал себе мысленную пометку: при встрече поздравить Гизо с назначением. Вспомнилось: «Мы, истинные либералы прекрасной Франции!.. Враги здесь, в Париже! О-о-о! Они мостят путь черной реакции…» Приятнейший человек этот Гизо. К такому и ночью побежишь в одной сорочке.
— Как я понимаю, меня ждут без отлагательств?
— Вы все правильно поняли, мсье. Карета внизу. У вас найдутся две рюмки?
— Рюмки? — опешил Зануда.
— Вы в курсе, что творится в городе? Холера вернулась. Доктора рекомендуют перед выходом на улицу принять порцию крепкого алкоголя, — в руках чиновника, как по волшебству, возникла плоская фляга. — У меня есть кальвадос. Вы пьете кальвадос?
— Благодарю за заботу…
Рюмки отыскались в буфете.
— Ваше здоровье.
— Взаимно.
Торвен покатал напиток во рту. Душистый яблочный огонь приятно обжег язык и нёбо; скользнул вниз по пищеводу. Сейчас Зануда с легкостью изобразил бы огнедышащего дракона — того самого, с рисунка фрекен Пин-эр. Что ж, от заразы защитились.
Вперед!
Министерская карета была скромной, но элегантной. Лаковый короб цвета старого дуба — без резьбы, украшений и позолоты. Мягкая рессорная подвеска. В упряжке — вороная пара. На козлах восседал кучер в черном фраке и цилиндре — бесстрастный, похожий на гробовщика.
«Такой завезет…» — оценил Торвен.
Внутри карета оказалась исключительно удобной: упругие сиденья, обитые кожей, поручни, шторки на окнах. Особый порученец расположился напротив. Шторки, по обоюдному молчаливому согласию, задергивать не стали. Людей на улицах было мало, да и те спешили по своим делам, не поднимая голов.
Праздно фланирующая публика исчезла.
— Это днем, — заметил Шатьен, забавно дернув усом. — А вечером пускаются во все тяжкие. Балы, кутежи, гулянки. Вчера затеяли карнавал. Гуляли всю ночь, как перед концом света. Мы, парижане, усердно выполняем предписания врачей…
Он усмехнулся, нюхая флакон с камфарой.
— Врачей?!
— Не знаю, как у вас в Дании, а у нас чтут традиции. Нельзя показать болезни, что ты ее боишься. Напротив, надо радоваться и веселиться, как ни в чем не бывало. Тогда эпидемия испугается и уйдет.
— Помогает?
Карета проехала мимо фонарного столба, выкрашенного свежей красной краской. На столбе болталась доска с черной надписью: «ПОМОЩЬ ЗАБОЛЕВШИМ ХОЛЕРОЙ». Это значило, что поблизости можно найти больницу, носильщиков или труповозку.
— Не очень. Есть и другие методы.
— Например?
— Профессор Бруссе предлагает строжайшую диету: ничего не есть и не пить.
— Ничего?
— Абсолютно. Плюс пиявки и кровопускания.
— Его пациенты излечиваются?
— Не сказал бы.
— Его пациенты излечиваются?
— Не сказал бы. Единственным утешением им служит то, что умерли они не от холеры.
Навстречу, чудом разминувшись с каретой, прогрохотал артиллерийский фургон — «омнибус мертвецов». Дрог и телег не хватало, властям пришлось обратиться за помощью к армии. Оба солдата-возницы — тот, что сидел у дышла, и тот, что был на выносных — пьяные с утра, горланили похабные песни. Во чреве фургона перекатывались гробы, угрожая снести дверцу и вывалиться на мостовую.
Из переулка тянулись сизые клочья дыма.
— Что там? Пожар?
— Жгут имущество умерших от холеры. Распоряжение префекта.
«Единственная дельная мера», — подумал Зануда.
— Приехали.
4
Подъем по бесконечным мраморным лестницам показался пыткой. Некстати разболелась нога — если бы не перила и трость, Торвен не одолел бы и двух маршей. Шатьен сунулся помочь, но взглянул в лицо датчанину — и отступил. Чиновник по особым поручениям ценил упрямцев, полагая их солью земли.