— Князь Волмонтович, к вашим услугам.
— Рад знакомству. Господин Волмонтович, я обещал одному из них, русскому капитану, что возьму у него письмо…
— Апостол Петр возьмет, — тот, кто носил прозвище «Кат», что по-польски значило «Палач», зевнул, прикрывая рот ладонью. — Я уже расстрелял эту сволочь.
— Расстреляли?! — не выдержал солдатик. — Они — пленные, мы взяли их по дороге в Лейпциг… Это военное преступление! Вы… Вы ответите!..
Пан Кат еще раз зевнул, уже не скрываясь, и вновь уставился в костер:
— Клевета царит повсюду, на земле и в небесах…
— Не рекомендую прерывать разговор подобным образом, — тихо заметил полковник Эрстед. — После зимовки в России юнкер Торвен страдает нервной горячкой. Даже я не смогу его сдержать, когда он начнет, к примеру, рвать вас на части.
Усталый вздох был ему ответом.
— Валяйте! Рвите! Господа, за кого вы заступаетесь? Когда казаки возьмут ваш Копенгаген, как взяли Варшаву, вы запоете иное. Вы же были в России, юнкер! Впрочем, если хотите устроить драку, дуэль, рыцарский поединок — или просто зарезать меня во сне… Режьте, не возражаю.
Пан Кат сдернул окуляры, наклонился и легким, неуловимым движением подхватил с земли саблю — старинную, в богато украшенных ножнах.
— Предпочитаю сдохнуть от фамильного оружия. Держите!
Датчане переглянулись. Полковник Эрстед поймал брошенную саблю на лету, хотел что-то ответить, поглядел в стоячие глаза пана Ката — и вдруг нахмурился. Взгляд его налился тяжестью; медленно, дюйм за дюймом, преодолевая сопротивление, этот взгляд опускался на дно чужого омута.
— Ого! Да вы больны, надпоручник.
— Хотите поставить мне диагноз, полковник?
— Не хочу. Но поставлю.
«Кат» — прозвище не из почетных. Надо очень постараться, чтобы заслужить такое на войне. Пан Кат старался.
Очень.
Началось все само собой. Пленный, привезенный Волмонтовичем в расположение родного полка, оказался разговорчив. Сперва не хотел, да поручник помог. Мыча от боли, казак сообщил важнейшую новость: Богемская армия союзников идет через Рудные горы к Дрездену, чтобы оказаться в тылу у французских войск.
Императору доложили вовремя.
Императору доложили вовремя. Старая гвардия успела встретить врага у Дрездена и показать, кто на поле главный. Наполеон Первый произвел храбреца-поручника в офицеры Почетного Легиона и повысил в звании. Но еще раньше, сразу после рапорта, князь Волмонтович пустил казаку пулю в лоб.
Ему давно не было так хорошо. Словно банк сорвал — или крови напился.
Через три дня надпоручник встретил в штабе полка незнакомого офицера. Думал пройти мимо, но чужие мысли-галки гомонили на чужом языке — и князь остановился, глядя на гостя. Разоблаченного шпиона он вскоре повесил лично. Никто не возразил, но за спиной зашелестело:
«Кат! Пан Кат!»
Пан Кат не возражал. Ему было хорошо.
После дрезденской баталии бои на время стихли. Впрочем, стычек хватало — и лихих разведок, и рейдов-налетов по вражьему заполью. Всюду пан Кат был первым. Себя не жалел — и других не миловал. Пленных допрашивал сам.
Расстреливал. Вешал.
За храбрость его ценили. За все прочее… Нет, не презирали, до такого не доходило. Война — не бальный контрданс, и кровью на ней мажешься, и грязью. Однако у бивачного костра пан Кат всегда сидел один. Обычно это не смущало. Но октябрьским вечером накатила тоска — мутная, горькая. Подступила кровь к горлу, наружу запросилась.
В плохой час датчане пожаловали.
— Вы больны, князь, — повторил Эрстед. — Давайте отложим ваш антиквариат…
Он посмотрел на саблю и присвистнул от удивления:
— Не может быть! Металл! Это не серебро, не олово… Торвен, вы видите?!
Юнкер без особой охоты оторвал взгляд от лица Волмонтовича.
— Вижу, гере полковник. Какой-то сплав?
— Рукоять! И здесь, на ножнах…
— Эту накладку велел поставить дед, — с отменным равнодушием пояснил надпоручник. — Ее сняли с древнего меча, реликвии рода. Им сражался мой пращур под Грабовом. Не собирайся вы зарезать меня, я бы мог до утра рассказывать вам семейные байки… Думаю, вы правы, это сплав.
— Нет! — полковник в запале взмахнул саблей, будто разя неприятеля. — Это не сплав! Ни в одной европейской лаборатории… Господи, если бы не дурацкая война! Вашу саблю, князь, надо обязательно показать моему брату. Он — ученый, он лучше меня разбирается в проблемах химии…
— Показывайте, — пан Кат без интереса дернул плечом. — Отломите кусок на память, не жалко. Господа, вы раздумали убивать меня? В таком случае…
— Скажите, князь, — перебил его Эрстед. Свободной рукой он совершал какие-то пассы, словно пытался нащупать контур невидимого ореола вокруг князя. — Когда вы держите вашу саблю; когда металл входит с вами в контакт… Ваш магнетический флюид стабилизируется?
— Я не понимаю вас.
— Вам становится легче?
— Я не понимаю вас, — с нажимом повторил пан Кат.
Кажется, полковник угодил в самую точку, и это разозлило Волмонтовича.
— Еще один вопрос. Последний. Вы что-нибудь слышали про Месмера?
— Разумеется, — кивнул пан Кат. — Капитан Месмер, дивизионный инженер. 5-я рота саперного батальона. Он что-то просил мне передать?
— Нет, я не о капитане. Франц Месмер, врач.
— Ваш друг, полковник?