На этом рассказ можно было бы и закончить, если бы не последнее, вовсе уж комическое обстоятельство. Узнав о случившемся, с улицы Сен-При, где, кстати, проживает и физик Николя Карно, без промедления съехал банкир Джеймс Ротшильд, глава «Rothsschild Freres», перебравшись в частный дом за городом. Газетчикам, заинтересовавшимся причиной отъезда, банкир заявил с отменным хладнокровием:
— А вы что, любите холеру? Лично я — нет!
Возможно, здесь сыграло роль какое-то суеверие, поскольку хорошо известно, что библейский народ и шагу ступить не может, чтобы не сплюнуть через левое плечо. Это и послужило причиной их многолетних странствий по пустыне…»
— Статья не подписана, — заметил Эрстед. — Вместо подписи — три звездочки. Это Дюма, я узнаю перо. К жизни и смерти наш квартерон [23] относится с бесшабашным юмором. Должно быть, кулинария — единственное, что он принимает всерьез.
Огюст вспомнил повара-литератора. Гребешки, луковый суп, записки опального маркиза… Если верить слухам, во время Июльского восстания, будучи стеснен в средствах, Дюма скупил на базаре уйму дынь, исключительно дешевых в связи с эпидемией холеры, и, объевшись, подхватил заразу. Но, будучи по природе своей человеком отчаянной смелости, обращаться к врачам не стал, а принял внутрь стаканчик чистейшего эфира — и, как ни странно, выздоровел.
«Все негры живучи», — пошутил его приятель, писатель Шарль Нодье.
— Это хуже, чем вы думаете, господа, — подал голос князь. До сих пор Волмонтович в разговор не вмешивался. Сидя у парапета, украшенного вазонами с мелкими лилиями, он протирал окуляры лоскутом тонкой замши. — Автор статьи не ошибся насчет суеверий. Я знаю этот обычай.
— Откуда?
— В юности у меня был пахолок. Это слуга, а не то, о чем вы подумали. Ему рассказал ростовщик, жид из болтливых, а он — мне. Чтобы отвести мор от своих к чужим, надо похоронить холерника силой. Сторож, препятствующий захоронению, выбирается из чужих — из тех, куда должна уйти холера. Ростовщик утверждал, что обряд очень сложен. Мельчайший промах — и хворь не захочет уходить, или превратится в другую болезнь, или еще что…
— Вы полагаете, рассказу вашего пахолка можно верить?
Волмонтович пожал плечами.
— Не знаю. Я просто опасаюсь за судьбу вашего Карно. Сторожа подбирали с умом, зная, что делают. В любом случае, Карно в Париже, а мы — в Ницце. Остается ждать и надеяться на пана Торвена.
— Мы остановились в «Royal Palace», на Английском бульваре, — Эрстед повернулся к старику. — Если что, нас будет легко найти.
— Лучше заходите ко мне, — пригласил даль Негро. — Я пробуду здесь до конца сентября. Надеюсь, злой гений обойдет мой дом стороной. Если будут какие-то письма — я пошлю к вам слугу.
Вечером, вернувшись в гостиницу, Огюст Шевалье распрощался со спутниками, прошел в отведенный ему номер, переступил порог ванной комнаты — и встал перед зеркалом.
Ему не пришлось долго ждать.
4
Над самым ухом оглушительно ударила пушка. Полыхнула сотня молний, и Шевалье ослеп. На миг почудилось: стреляли в него, в упор — так казнили бунтовщиков в Индии, разметывая тела в клочья. Но боли не было, и зрение скоро восстановилось.
Молнии никуда не исчезли. Сверкающие корни, ветвясь, тянулись с небес к бурлящему океану, силясь заключить остров в огненную клетку. Грохот продолжался, но звук отдалился, доносясь, как сквозь вату.
— У нас гроза, — сообщил знакомый голос Переговорщика. — Не извольте беспокоиться, опасности нет.
Огюст застеснялся.
— Я и не беспокоюсь, — буркнул он. — Что я вам, дикарь, грозы бояться?!
Ураган гнул к земле жалобно стонущие пальмы. Сколько хватало глаз, вокруг ярился океан, силясь поглотить куцый клочок суши. В небесах клубилась фиолетово-черная мгла, закручиваясь воронками. Отряды водяных валов шли на приступ. Их крутые горбы блестели, как доспехи рыцарей.
Островок держался. Разряды электричества, шквальный ливень, мощь волн — буйство природы не достигало лабиринта «потомков». Жутковатое творение, вместе с окружением из мигающих пирамидок, словно накрыл невидимый купол. Стихия бушевала снаружи, здесь же не ощущалось ни малейшего колебания воздуха.
— Тем не менее вы чем-то взволнованы, — констатировал глаз. Никакого глаза Шевалье сейчас не видел, но в мыслях продолжал так звать собеседника по привычке. — Об этом свидетельствует излучение вашего супергена. У вас появились сомнения? Вопросы?
— О да, у меня есть вопросы!
— Я с удовольствием отвечу на них.
— Отлично! Вы говорили, я в будущем?
— Относительно вашего хроносектора — да.
— Отлично! Вы говорили, я в будущем?
— Относительно вашего хроносектора — да. Для нас это — настоящее.
— Значит, я могу путешествовать во времени?
— Можете. Это одна из программ хромосомного биокомпьютера.
— А если по-французски?
— Извините. Это изначальное свойство… м-м-м… организма, или, если угодно, души человека. В вашем хроносекторе оно редко у кого проявляется. И еще реже контролируется объектом. Представьте, что полжизни вы прожили слепцом — и вдруг прозрели. Какой-то толчок, совокупность внешних факторов…
— Вы хотите сказать, что каждый человек в принципе…
— Совершенно верно. Мы активируем эту способность любому желающему. Есть апробированные методики…