Провод, уходящий за борт, цеплялся за рангоут, вынуждая поминутно останавливаться. Спасибо жердяю — всякий раз он приходил на помощь, перебрасывая провод через очередное препятствие. От духоты и нервного напряжения Шевалье обессилел. Капли пота текли по лицу, глаза слезились. Нога зацепилась за рым — кольцо для крепления тросов; с трудом удалось восстановить равновесие.
Шаг, другой — и мертвое щупальце дернулось.
4
— Джакомо, ты видел?!
— Что?
— Пресвятая Дева!
— Оно шевелится!!!
Истошно взвизгнув, юнга бросился к вантам. Были бы крылья, он с места взлетел бы на самый клотик — куда угодно, лишь бы подальше от жутких некромантов. Рябой моряк вовремя поймал мальчишку за шиворот:
— Стой, дурак! сожрут в тумане!
Команда попятилась, но не бросилась наутек. Рубить «astioso fattucchieri» [21] в капусту тоже не стали. Итальянцы — народ любопытный. Сначала обязательно досмотрят представление до конца, а потом уж…
— У меня — есть! — крикнул Огюст.
— Идем! — отозвались с кормы.
С юта уже бежал Эрстед, за ним — князь, нелепо воздев детектор над головой. Оба по пояс тонули во мгле, стекавшей на палубу. Казалось, к Огюсту приближаются безногие призраки.
«Что, если они и впрямь — морок? Если живые — на корме, а эти двое — «сгустки магнетических флюидов»?!»
— Стойте, где стоите, — задыхаясь, предупредил датчанин. — Предмет, который мы ищем, где-то рядом. Мы определим его координаты по методу треугольника. Казимир, умерьте прыть. Подходим одновременно…
На радостях князь затянул каватину из «Севильского цирюльника»:
Ah, bravo Figaro!
Bravo, bravissimo;
Bravo!
Кто-то из итальянцев машинально подхватил: «La-la-la-la!..»
Fortunatissimo, —
вел дальше Волмонтович, —
Per verit !
Bravo!
Огюст вздохнул с облегчением: свои, не призраки…
Троица пассажиров едва успела образовать правильный треугольник, как у щупальцев начались дружные конвульсии. Юнга заскулил и попытался выпрыгнуть за борт, но рябой был на страже. Экипаж крестился с завидным единодушием. Туман надвинулся, заливая шхуну скисшим молоком.
В центре треугольника высилась фок-мачта.
— Надеюсь, это не наверху, — буркнул Эрстед.
Щупальцы словно взбесились. Детекторы, ожив, рвались из рук. Туман страдальчески всхлипнул — и мигом позже у мачты возникла изможденная фигура. Рубище, черная шерстяная накидка, колтун рыжих волос, борода — всякий, кто хоть раз видел триптих Босха «Искушение Святого Антония», сразу узнал бы этого человека, обычно изображаемого в окружении сонмища бесов.
Привязан к мачте пеньковой веревкой, призрак жалобно простер руки к матросам, прося у них заступничества. Команда бездумно качнулась вперед.
— Изыди, — не убоявшись, сказал призраку датчанин.
— Кто же ты, обращающийся ко мне с такой речью? — возопил призрак.
— Полковник Андерс Эрстед. Секретарь Общества по распространению естествознания.
— Поэтому и достоин ты большого презрения, — призрак ткнул в собеседника костлявым пальцем. — Ибо черен ты умом и бессилен, как мальчик. У меня уже нет заботы о тебе.
— Зато у меня есть забота о тебе. Изыди прочь, или я прибегну к насилию.
— Здесь я, Антоний, не бегаю от ваших ударов! — призрак оставался тверд, насколько это возможно для привидения. — Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое!
Подтверждая сказанное, в груди его разгорелось янтарное, как глаз кота, сияние — там, где, согласно анатомии, у людей находится сердце.
— Есть!
Эрстед шагнул вперед — и за его спиной раздался грозный ропот.
— Богохульник!
— Не трожь святого!
— Руки коротки…
Будто задавшись целью опровергнуть последнее утверждение, датчанин по локоть засунул руку в грудь привидения. Команда замерла, ожидая, когда гром небесный поразит святотатца. Призрак решил было вцепиться в горло Эрстеда, хозяйничавшего в его грудной клетке, но полковник остался невозмутим.
— Холодно, — сообщил он. — Пальцы сводит. Я так и предполагал. Эй, кто-нибудь, принесите клещи!
— Бей сатану!
Багровый от ярости толстяк замахнулся багром, но князь был начеку. Багор полетел за борт, а толстяк — обратно в толпу, сбив с ног рябого, взявшегося за мушкет. Шарахнул выстрел — мушкет от падения разрядился в туман; следом — второй, и перед опешившими матросами вырос капитан, о котором все успели забыть.
— Назад! Перебью, как собак!
Гарибальди был страшен. Казалось, он способен зубами разорвать команду в клочья. Пользуясь минутой паузы — подарком бешеного капитана, — князь бросился к мачте, оттеснил друга, по плечо влез в призрака; что-то нашарил, ухватил, рванул…
— Глаза у дьявола, как ресницы зари! — блажил Антоний, намекая на облик Волмонтовича. — Из пасти его выходят пламенники! Из ноздрей — дым, как из кипящего котла! Дыхание его раскаляет угли…
Умолкнув на полуслове, «святой» растаял.
Двумя пальцами, большим и указательным, князь сжимал кривой гвоздь длиной в десять дюймов. Как Волмонтович без клещей вырвал эту штуку из мачты, осталось загадкой. Матросы отступили к борту — гвоздь вызывал омерзение в душе каждого.
Преодолевая гадливость, Огюст подошел ближе. Гвоздь был изъязвлен черными извилистыми ходами, словно его источили черви. По квадратной шляпке змеились какие-то символы. Металл напоминал ртуть. Того и гляди, оживет, изогнется гадюкой, вопьется в ладонь ядовитыми клыками…