Веки убитого дрогнули, но открыл глаза не он — пан Глад.
2
Холодно. Плохо. Еды нет. Больно.
Плохая еда.
Хорошая еда. Вкусно. Очень.
Пан Глад познавал мир. Радовался. Печалился. Порой изумлялся. Мир был велик, но в нем оказалось на удивление мало еды. Еда пряталась. Еда сопротивлялась. Вопила. Дралась. Визжала. Не хотела, чтобы съели.
Когда пан Глад бывал сыт, он размышлял о мире. Мир ему не нравился. Слишком холодно. Слишком голодно. Слишком больно. Слишком светло. Когда был голоден — не размышлял, действовал. Крался, подстерегал, прятался в канаве, кидался, душил, рвал зубами, полосовал ногтями.
Откусывал первый кусок. Насыщался.
Спал.
Снилась кто-то — раз за разом. Пани Глад. Она кричала, распластанная под ним. Царапала ногтями спину и плечи. Царапины горели от ее пота; позже — от ее слюны. Наверное, так они ели друг друга. Потом в животе вспыхивал огонь, и сон сгорал без остатка.
Живот бурчал, жалуясь.
Он быстро понял — хорошую еду найти трудно. Хорошая еда не молчит. Не мычит. Не рычит и хвостом не машет. Хорошая еда произносит слова. Плачет. Машет острым железом. Опасно! Но лишь такая еда насыщает по-настоящему.
От правильной еды мир раздвигался во все стороны, открывая залитый ярким солнцем простор. Это было не то солнце, которое загоняло пана Глада в гущу леса, вынуждало с головой нырять в гнилую воду прудов. В свете настоящего солнца мир преображался. В нем не требовалось глотать сырое мясо, душить, давить, ломать кости. Там и без усилий делалось хорошо, спокойно, сытно. Кроме пана Глада, в новом мире находился еще кто-то, может, даже не один, но рассмотреть или расслышать их пан Глад не успевал.
Сытость кончалась, возвращались боль и беспокойство.
Еда училась на ошибках. Еда собиралась вместе и шла искать пана Глада. Чтобы съесть? — да, наверное. А зачем еще? Еда окружала кольцом, направляла злых и лающих, ставила капканы. Еда ненавидела. Боялась. Пан Глад не огорчался.
Такова жизнь — ешь или сожрут тебя.
Когда даже ночью делалось неуютно, пан Глад покидал мир, ставший негостеприимным. Но — недалеко и ненадолго. Что-то держало его в лесу, у перекрестка дорог. Побродив по окрестностям, он возвращался в привычные места. Вскоре он понял, что поступает верно. Еда успокаивалась, теряла осторожность. Можно было снова красться, подбираться, влезать через приоткрытые окна, поджидать у калитки.
Пан Глад был сильнее и хитрее еды.
Однажды, проглотив очередной, скользкий от крови кусок, он вдруг произнес слово:
— Сыт!
Слово отозвалось гулким эхом, донеслось до самых границ мира; вернулось назад, ударило ножом в сердце.
— Пся крев! Кем же я стал?!
Пан Глад испугался. Оказывается, он знает слова. Он их произносит. У него есть сердце. Он похож на еду. Только грязнее, страшнее, гаже…
— Я умер… Нет, я живой! Тогда почему…
Он цеплял слово за слово, пугаясь и дрожа.
— Почему?!
Мир был добр к пану Гладу. Краткий миг ужаса кончился. Вновь захотелось есть — и он все забыл. Прятаться, душить, рвать зубами…
— Холера ясна!
Ночью, когда злое солнце уходило отдыхать, он видел смутные тени среди деревьев. Это была еда, вышедшая на охоту. От нее следовало забиться в чащу, слиться с землей, прошлогодней травой, прелыми листьями.
— Осторожней, панове! То не человек — монстр.
— И сталь гадину не берет. Осину бы! Ей-богу, завтра кол вытешу…
Он трясся, слыша это. Когда охотники убрались, пан Глад долго приходил в себя. Не только от страха, от недоумения тоже. Он понимал слова! Значит, он и охотники — родня? Они… он…
Че-ло-век.
Сердце болело. В ушах стоял звон. Он — человек. Нет, он не человек. Так сказали. Он — монстр. Почему? Вернулся голод, но мысли не исчезли. Напротив, отяжелели, налились грузной плотью. Еда — это человеки. Люди. И охотники — люди. А он? Кто он такой? Откуда пришел, где был прежде?
Пан Глад понял, что гибнет.
Люди. И охотники — люди. А он? Кто он такой? Откуда пришел, где был прежде?
Пан Глад понял, что гибнет.
Встал. Пересилил себя. Пошел.
Еду он встретил у опушки. Еда ждала. С оружием — древней саблей-ордынкой. Еда думала, что успеет выхватить саблю из-за кушака. Напрасно. Пан Глад подполз. Выждал.
Прыгнул.
— Ах ты! Упырь! На помощь! Упырь проклятый!..
— Упырь?! — дернул непослушными губами пан Глад. — Значит, вот кто я? То дзенькую бардзо мостовому пану…
На миг он ослабил хватку.
— То пан мае рацию. Я упырь.
Улыбнулся, взглянул в чужие, залитые ужасом глаза.
— Упыри пьют кровь. Эх, если бы пан еще знал мое имя!..
В ответ он услышал глухой хрип, но ждать не стал. Все и так яснее ясного. Холера! Никакой он не пан Глад — он упырь, ночной безымянный кровопийца, пан Никто.
Пан Никто оскалился — и впился зубами в шею жертвы.
3
К шайке он примкнул на третий день. Проделал все аккуратно, без спешки — выследил, выждал, свел знакомство с наводчиком из ближайшего села. Трудность была одна — оружие. Голого и босого разбойники примут, но не того, у кого руки пусты.
Саблю-ордынку пришлось забросить подальше. Приметная — разбойнички сразу поймут, куда их друг-приятель исчез. Наводчик, битый хлоп с бегающими глазками, намекал, что охотно продаст «шановному добродiю» палаш или даже мушкет. Пан Никто, подумав, отказался. Не гордость взыграла — осторожность. О продаже хлоп тут же сообщит лесным хозяевам.