— Ищете друга? Врага?
— Врага.
— Это проще. Имя?
— Алюмен.
— Нельзя ли точнее? Вы должны понимать, что прозвища мне мало. У прозвищ слишком летучий запах, я не возьму след. В поисках господина Алюмена я заблужусь в химических лабораториях… Имя, герр Чжоу!
— В Пекине он представился, как Эр Цед. Думаю, Эрцед, или Эрстет. Ученый, путешественник… Вор и лазутчик.
Эминент вздрогнул. В такие минуты говорят: гусь прошел по его могиле. Может, и гусь, хотя на ганноверское кладбище не пускали гусей. Жизнь, а позже — смерть приучили фон Книгге не верить совпадениям. Случайность — ирония судьбы. Ее изнанка. Ищете друга, герр Чжоу? — нет, врага…
— Образ?
— Я хорошо запомнил его внешность. Вот, смотрите…
Сорвав цветок мальвы, Чжоу Чжу быстро искромсал его ножницами. Подбросив горсть обрезков, он дал им осыпаться на песок аллейки. Воздух замерцал, наливаясь млечностью опала. Как в линзе, с незначительными искажениями, проявилась картина: лаборатория, старик-китаец в парчовом халате отчитывает юнца-секретаря, в котором легко узнавался генерал — и напротив, у стола, заставленного колбами, высокий европеец в сюртуке возится с электробатареей.
— Андерс Сандэ Эрстед, — тихо сказал Эминент.
— Андерс Сандэ Эрстед, — тихо сказал Эминент. — Зачем вы хотите его разыскать, герр Чжоу?
— Зачем ищут врагов? — улыбнулся генерал.
Он до сих пор испытывал нервную дрожь. Внешняя броня, которую Чжоу Чжу надевал в таких случаях, могла обмануть кого угодно, но не ее носителя или равного ему. Нападение мятежного духа — в центре Парижа! — испугало генерала. Дочь наставника Вэя, в которую вселился дух, осмелилась напасть на него. А если Вэй Пин-эр в Париже, значит, с ней и герр Алюмен!
Весь Пекин знал о бегстве дочери наставника императорских телохранителей. Встретив ее в Фучжоу, в свите лазутчика, генерал уверился: девице удалось добраться до Японии — и вернуться живой. Даже мятежный дух не справился бы с покойницей в должной мере. Генерал впервые столкнулся с духом такой породы — страна Восходящего Солнца славилась оригинальностью своих посмертий , но еще никогда на пути Чжоу Чжу не встречались мятежные духи, частично растворенные в «ци» человека. Сам дух, опытный полководец, он понимал захват тела, как захват вражеской крепости — подавление обороны, вторжение, управление или уничтожение.
Он знал методы войны, но сосуществование оставалось для него загадкой.
Девицу наверняка завербовала японская разведка. Среди людей сёгуна Токугавы Иэнари имелись Посвященные, способные вселить послушного им демона в тело китаянки. Но растворение… Должно быть, двуличный Алюмен под давлением — или за деньги — японцев изобрел что-то, выходящее за рамки представлений генерала. О демоны Преисподней! — этот человек дважды и трижды подлежал умерщвлению.
Потом настанет очередь девицы.
— Его нет в Париже, — Эминент не заметил, что говорит шепотом.
Даже самому себе фон Книгге не признался бы, что разъярен. Какой-то китаец осмелился поднять руку на его ученика! На восторженного юношу, который сбежал из Копенгагена, чтобы увидеть могилу своего кумира. Барон вспомнил, как стоял, полускрыт жасмином (жасмин! запах проклятого Чжоу!..); как слушал срывающийся от слез мальчишеский голос, когда Андерс Эрстед цитировал «Фауста», глядя на место упокоения человека, которого знал лишь по переписке.
Живейшие и лучшие мечты
В нас гибнут средь житейской суеты.
В лучах воображаемого блеска…
«Я все помню, мальчик мой. Все, до последнего слова. Где мы разошлись? Как стали врагами? Месмер ли тому первопричиной? Рок? Мое ясновиденье — и твоя слепота? Клянусь, если тебе суждено погибнуть — ты умрешь от моей руки. Считай это признанием в любви. Твоя судьба скрыта от меня. Я не знаю, сколько тебе отведено. Но тебя убью я, и никто иной. И уж тем более не мерзкий азиат, с которым ты встретился в вонючей лаборатории… Как он посмел, этот Чжоу?»
— Вы уверены, что Алюмен не в Париже?
— Да.
— Вы ничего не скрываете от меня?
— Вы забываетесь, герр Чжоу.
Химеры вспорхнули с карнизов и наперегонки кинулись прочь — на фронтон, к башням собора. Им не хотелось присутствовать при ссоре этих двоих. Шевелились на песке остатки цветка, словно желая вернуться на родную ветку. От реки потянуло сыростью. Где-то в предместьях ударил гром — на Париж шла гроза.
— Я — ваш должник.
— Вы — мой должник.
— Мне не следовало обращаться к вам со второй просьбой.
— Да, не следовало.
— Да, не следовало.
— Позвольте мне рассчитаться.
— Хорошо.
— После расчета мы вернемся к нашему разговору.
— Да, герр Чжоу. Вернемся.
— Я помню, — улыбка китайца могла заморозить реку. — Вам нужна холера.
4
Мальчик-клошар, [62] ночующий под мостом Менял, видел странный сон.
Ему снилось, что он не спит. Что ночь полна туманом, встающим от вод Сены. Что туман подбирается ко Дворцу правосудия, распространяется на остров Ситэ, берет в осаду всю округу — и лишь мост остается свободным от посягательств мглы. Он просто меняется, этот дьявольский мост. Меняется ежеминутно, как погода в октябре — деревянный горб, дряхлый и ветхий, скопище зданий, полностью закрывающих реку, блошиный рынок, королевская дорога, украшенная скульптурами монархов; нищая и голая арка — постройки снесли подчистую, статуи увезли в Лувр…