— Не извиняйтесь, Альфред, — усмехнулся Зануда. — У вас на редкость точный глаз. Лицо — в смысле, морду этого франта вы запомнили?
— Конечно! Вы кудесник, мсье Бюжо! Пахнет чудесно! Не найдется ли у вас листа картона? Нет, хлеб — отдельно, картон — отдельно…
Галуа умолк, с энтузиазмом отдавая должное рагу.
— А мне — газету, — добавил Торвен.
Пока молодой человек жадно ел, Зануда изучал принесенную кабатчиком «Шаривари» трехдневной давности. Первым делом в глаза бросилась карикатура — Тьер и Гизо, злорадно осклабясь, вели друг под друга минные подкопы. При внимательном рассмотрении обнаруживалось: политики изрыли всю Францию, и страна грозила взлететь на воздух. Иные деятели, схваченные острым пером художника, были Торвену незнакомы, и соль шуток он упустил.
Пятую страницу занимала статья «Холера в могиле».
«Удивительное происшествие случилось вчера в районе Старых Ферм, на кладбище Монпарнас. Если верить свидетельствам очевидцев, то в семь часов утра у ворот кладбища столпилась целая процессия, настойчиво требуя, чтобы им разрешили внести гроб с покойником. Сторож, разбужен в ранний час, долго бранился, требовал показать ему разрешение на захоронение — и в конце концов отказался растворить ворота перед катафалком.
— Свободных мест нет, — заявил сторож. — Все занято…»
— Вот, взгляните.
Оказалось, что Галуа успел не только расправиться с рагу, но и набросать углем портрет незнакомца, замеченного им у дома Карно. Получился злой шарж — бакенбарды торчком, нос похож на свиное рыло, изо рта торчат кривые зубы… Торвен мысленно раскрасил рисунок.
Бакенбарды — рыжей хной. Зубы — желтой охрой. Морщины — оставим уголь. Память услужливо подсказала: пристань у Эльсинора, заброда с зонтиком и дуэльным пистолетом.
«Вы слишком добры, сэр!»
Шпион Эминента! Убийца старины Ольсена, едва ли не единственный живой, участвовавший в штурме Эльсинора! В темноте Торвен не разглядел стрелявшего, но в его личности не сомневался.
— За углом его ждали, мсье Торвен. Они вместе сели в экипаж.
— Кто ждал?!
— Сейчас…
Галуа вновь склонился над картонкой.
«…с улицы Сен-При, где, кстати, проживает и физик Николя Карно, без промедления съехал банкир Джеймс Ротшильд, глава «Rothsschild Freres», перебравшись в частный дом за городом. Газетчикам, заинтересовавшимся причиной отъезда, банкир заявил с отменным хладнокровием:
— А вы что, любите холеру? Лично я — нет!..»
— Готово.
Высокий лоб с залысинами. Умные, внимательные глаза. И — резкий контраст с нижней частью лица: злой, хищной. Рот-шрам, упрямый подбородок… Торвен уже видел этот портрет! Не набросок углем — цветную гравюру. Впрочем, Галуа-младший уловил характер натуры лучше неизвестного художника. На гравюре, помнится, красовалась дарственная надпись:
«Моему любимому ученику! Запомните меня таким, дорогой Андерс…»
— Пририсуй ему орден.
— Где?
— На груди, слева.
От волнения Зануда не заметил, как перешел с юношей на «ты».
— Крест с короной? Вы знаете этого человека?
Не дождавшись ответа, Альфред продолжил рисовать. Когда он закончил, сомнений больше не осталось. Бледный, как мел, Торвен проклинал собственную рассеянность. Столкнуться с бароном фон Книгге в приемной Карно, что называется, нос к носу, и не узнать мертвеца! Сто раз, открывая рабочую папку, видеть копию — и ослепнуть при встрече с оригиналом…
— Это шпион, мсье Торвен?!
— Нет, — хрипло ответил Торбен Йене Торвен. — Это смерть.
И залпом выпил чужой сидр.
— Гони!
Грохот колес. Лязг подков о брусчатку.
Искры из-под копыт.
— Быстрей!
Кучер вжал голову в плечи. Кнут обжег спины храпящих лошадей. На повороте ландолет едва не опрокинулся. Каким-то чудом пассажир удержался внутри открытого экипажа. Не иначе, зубами вцепился, бешеный.
— Поберегись!
— Barge! [60] — орет дородная зеленщица.
Лают собаки, несясь вслед.
— Гони! Rassa do!
«Какого черта я согласился?! — недоумевает кучер. — Этому иностранцу место в Биссетре! Десять франков серебром… Жизнь дороже! Надо бы придержать коней… Проклятье! Неужто его безумие заразное?!»
— Поберегись!
Дома несутся безумным вихрем. Храпит кобыла, таращит налитый кровью глаз. Мелькает фонарный столб: еще локоть — и…
— Гони!
С диким мявом шарахается из-под копыт кошка. Подпрыгивая, катятся яблоки из опрокинутой корзины. Бранится торговка, грозя костлявым кулаком. Водоворот улиц, карусель площадей; распахнуты в крике рты…
— Приехали, мсье.
«Даже не поблагодарил. Сунул деньги — и прочь. Не надул: два серебряных пятифранковика. Не фальшивые? Вроде, нет. Едем отсюда, от греха подальше. Шажком — трюх-трюх…»
— Мсье Карно дома?
— Мсье Карно не принимает.
Морда — булыжником. Сюртук в плечах скоро треснет. Кулачищи — гири. Под верхней одеждой, за поясом, пистолет. Такие здесь привратники, значит.
— Это срочно!
— Мсье Карно не принимает.
— Это вопрос жизни и смерти!
— Мсье Карно не принимает.
— Он хотя бы дома?
— Дома. Но не принимает.
Торвен лихорадочно искал аргументы, способные убедить непреклонного стража, когда в доме хлопнула дверь. Сквозь решетку ограды было видно, как по ступенькам спускается господин средних лет: кремовый жилет в клетку, пенсне… бородка… саквояж…