Хоть до самого Парижа езжай!
Так бы и вышло, но случилась с паном Никто история. Бродил он по радомским улицам, сквозь толпу протискивался. Стражников не считал — думал. Бежать надо, а денег нет. Но не в деньгах счастье. Упырь он, пся крев! В лесу еще спрячешься, а на битом шляху? Первый обед, и прибьют колом к сырой земле!
В кабак завернул — там шум да грай. Заезжий пройдоха народец в карты обчищает. Талеры-рубли весь стол устлали; кто плачет, кто воет, кто ствол пистолетный к виску тянет. А пройдоха знай себе усы крутит да колоды новые распечатывает. Присмотрелся пан Никто: нечисто играет шулерок. Галки у него в голове с хитрецой галдят. И колоды непростые, и пальцы не пустые.
Хмыкнул, медяки из кармана вынул.
Сел к столу.
— Знал я одного офицера, — спустя час сказал пройдоха. — В трактире познакомились, под Ниджицей. На ваш манер играл, уважаемый… И ликом схож. Не родственник?
— Имя? — равнодушно спросил пан Никто.
Выслушал, помолчал; вытряс у пройдохи туза из рукава. Когда шулер в окошко прыгнул, спасаясь от разъяренного народца, от смерти верной, мучительной, пан Никто бросил карты на стол, глаза закрыл…
Пан Никто?!
Князь Волмонтович, поручник 8-го уланского полка, зацный шляхтич герба Божаволи — в голубом поле серебряная передком вверх подкова ! — кусал губы, чуть не плача. Вот почему он спрашивал имя у тех несчастных! Не их имя выведать пытался — свое искал!
Нашел…
За карточных столом, посреди лихой игры. Что гора серебра, что золота куча — нашел! Вспомнил! И кровь проклятую пить больше не тянет.
Не упырь он был — безумец.
Легко, по-молодому встал Казимир Волмонтович. Сгреб выигрыш, оставив горсть монет восторженным зрителям — выпейте стаканчик за мое здоровье! Именины у меня, холера ясна! Мы тут картишками балуемся, а товарищи-уланы кровью умываются. Война далеко, значит, надо спешить. Бумаг вдосталь, а насчет прочего Судьба распорядилась.
Пан Игрок аккуратно собрал карты и сунул в карман.
На память.
4
— Прежде чем начнем игру, разрешите одно замечание, майне геррен. Я бы не навязывал своего мнения, но за столом присутствуют молодые люди. Рискну заметить, очень молодые. Во время игры следует быть хладнокровным — вот главное условие. Необходимо хоронить в своей душе все движения, которые выражают радость при выигрыше и скуку при проигрыше. Счастье не любит, чтобы вслух радовались его благодеяниям. Это старая картежная мудрость, которой я охотно делюсь с вами…
Уверенный вид, бодрая улыбка. Прическа — волосок к волоску, маникюр на ногтях. Что еще? Платье — богатое, но неброское, на безымянном пальце — перстень с карбункулом; туфли с серебряными пряжками.
И, конечно, окуляры. Черные, будто в саже. Глаза — зерцало души, а посему незачем в него глядеться любопытным партнерам.
— В штосс? Право, никакого разнообразия! Никто не желает в бульот? Жуткая память о якобинском терроре! — говорят, эту игру изобрели смертники Консьержери. Ничего сложного, можно впятером или втроем… Ну, как хотите.
Ничего сложного, можно впятером или втроем… Ну, как хотите. Если иных претендентов нет, я банкую.
Едва шумный Радом остался за спиной, из-за туч выглянуло солнце, заскучавшее от долгих дождей. Заиграла в прорехах небесная синь, мир Божий улыбнулся от радости…
Застонал Казимир Волмонтович, губу закусил, чтобы криком не изойти. Словно бритва, резанул свет по глазам. В лесу кроны деревьев спасали, в село он с темнотой выбирался; шел по городу — в тень прятался. Выходит, не простил его Отец Небесный? Не отпустил грехи? Кому солнечный свет не мил? Ясное дело кому…
Х-холер-ра!
Сжалился Всемогущий, задернул синий полог. Хотел князь «Pater noster» прочитать, да не смог. Спеклись губы.
В ближайшем городе завернул пан Игрок в аптеку, приобрел окуляры со стеклами, темными, как ад, и в запас две пары купил. Заодно в соседнюю лавку зашел — трость по руке подобрать. Вещь с немалой пользой. К цивильному платью сабля не подходит; вражью форму одевать — противно, родную уланскую — опасно. Да и что за карточных дел мастер со смертью в ножнах? Трость же в умелых руках чудеса сотворить может.
И поехал пан Игрок за неверной Фортуной — от города к городу, от гостиницы к отелю, через постоялые дворы и дорожные харчевни. Дело обычное — у простаков лишние шеляги отбирать. Честная игра, не придерешься.
Пан Игрок не мухлевал. Играл наверняка — и не слишком долго. Если спрашивали, пояснял: в этом — великая картежная мудрость. Не следует играть более двух часов кряду, ибо рассудок утомится и силы жизненные иссякнут. За обеденным столом засиживаться тоже опасно, нутро лишним весом обременять.
С ним не спорили — час игры с удачливым чужеземцем, и тот утомлял до желтых пятен под веками. Пан Игрок кивал с сочувствием: сами, мол, видите. Его партнерам, пытавшимся играть в дружной кумпании, еще хуже приходилось. Один шустрик дважды на подхвате побыл — и в ударе свалился. Вздохнул пан Игрок, сунул лекарю в ладонь русский червонец…
Вкусен был шустрик, нечего сказать.
Хорош!
И лишь самый глазастый, людям напрочь не верящий соглядатай засек бы, что путешествует пан Игрок кругами да восьмерками. Хоть и крив путь, а на запад ведет — в Саксонию, в славный город Дрезден. Туда, где ставка Наполеона Первого, где стоит 8-й уланский полк князя Радзивилла.