— Это локоны мальчика?
— Нет. Это волосы его отца, Павла Ивановича Гагарина.
— Не знаю такого. Тоже масон?
— Нет. Тихий, безобидный человек. Недееспособен, взят семьей под опеку. Живет в имении…
Эминент дотронулся до волос.
— Деревенька Ключи, герр Чжоу. Россия, Тамбовская губерния.
— Преклоняюсь перед вашим мастерством. Хочу заметить, что отец мальчика схож с дедом лишь в одном — оба увлекаются театром. Верней, актрисами. От скуки плодят внебрачных детей…
— Ваш мальчик — бастард?
— Ублюдок.
Эминент понял, что его раздражает в китайце. Слоистость — одежда щеголя, внешность даоса, юность облика, древность ауры; нижне-саксонский акцент, азиатское презрение к нижестоящим…
Этот человек был опасен и, значит, — полезен.
— У вас есть что-нибудь от мальчика? — отхлебнув глоток яблочной водки, Эминент пришел в наилучшее расположение духа. Он вспомнил, где встречал китайца раньше. — Согласитесь, трудно провидеть судьбу, располагая лишь косвенными маяками…
— Вот…
Отложив ножницы, герр Чжоу достал свинцовый карандаш. Он оказался умелым рисовальщиком — вскоре на неповрежденной части листа бумаги возникло лицо старика. Густая, раздвоенная на конце борода, могучий лоб; островки седых волос за ушами. Глазки, скрытые за припухшими, как от болезни, веками смотрели на Эминента с печалью и сочувствием.
— Это мальчик?
— Да. В возрасте шестидесяти лет.
— Вы способны проницать завесу времен не хуже моего, герр Чжоу. Зачем вам чужая помощь?
— Я слеп к мелочам. Мы, маги Поднебесной, традиционно сильны в области больших чисел. Мы доверяем векам и миллионам, — тронув губами кальвадос, Чжоу Чжу равнодушно отставил стакан. — Мне проще отследить гибель империи, чем день свадьбы собственной дочери. Скажите, что вы сделаете, если захотите кого-нибудь убить?
Эминент пожал плечами.
— Я его убью.
— Как?
— По-разному. Допустим, заражу холерой.
— Вот видите, вы мыслите не по-китайски. Заразить холерой одного-единственного человека? Это очень трудно. Нужен целый ряд обстоятельств, не зависящих от усилий мага. Игла в стоге сена не поддается воздействию.
— А что сделали бы вы на моем месте?
— Я? — глаза китайца просияли, как у младенца, потянувшегося навстречу матери.
Игла в стоге сена не поддается воздействию.
— А что сделали бы вы на моем месте?
— Я? — глаза китайца просияли, как у младенца, потянувшегося навстречу матери. — Я подожгу стог. Иначе говоря, я вызвал бы эпидемию холеры в городе, где живет объект моего неудовольствия. Еще лучше вызвать эпидемию во всей стране. Это гораздо проще. А главное, объекту некуда сбежать. Чувствуете разницу? Века и миллионы… Вы слишком щепетильны, герр Эминент. История оперирует масштабом и целью, как хирург, не смущаясь брызгами крови на фартуке. Микроскоп — не наш инструмент.
— Хирург — не мясник, герр Чжоу. Впрочем, оставим спор до лучших времен. Давайте-ка займемся вашим мальчиком…
Минут на десять в харчевне воцарилась тишина. Никто не заглядывал с набережной внутрь, матушка Кло оставалась на кухне. Прислуга сплетничала на заднем дворе. Нахмурив брови, сощурившись, будто ему в лицо бил сильный ветер, Эминент сидел неподвижно, как статуя. Китаец ждал с терпением Будды. Не происходило ровным счетом ничего, если не обращать внимания на кальвадос в стакане барона — напиток бурлил, как при кипении, распространяя запах абрикосовой косточки.
Прядь волос, пуговица и портрет старика дрожали, словно лежали на подносе, который держит рука дряхлого лакея. Мало-помалу они превращались в то, чем были изначально — в куски бумаги. Наконец бумага вспыхнула, обратясь в горстку пепла, и сизые хлопья разлетелись по харчевне.
Эминент открыл глаза — белые, слепые.
— Почему вас интересует этот мальчик, герр Чжоу?
— Века и миллионы, — повторил китаец, наклонясь вперед. — У меня было видение. Если у конца света есть имя, оно соответствует имени этого ребенка.
— Ну да, конечно. Родилось дитя, и пророчество гласит, что в нем — гибель мира… Вечная сказка о божественном младенце и царе Ироде. Рад вас успокоить, герр Чжоу. Из мальчика не вырастет ничего путного. Я видел далеко не все, но и обрывков достаточно, чтобы сделать правильные выводы. Нам незачем становиться Иродами. Ваш мальчик — нищий философ с завиральными идейками. Библиотекарь, потешный борец с авторским правом — оно якобы противоречит делу просвещения. Дескать, где, как не в библиотеках, происходит общение с великими предками?!
— Не вижу здесь ничего смешного, герр Эминент!
— Это потому, что вы оперируете миллионами, не замечая единиц. Такой взгляд на мир вредит здоровому чувству юмора. Давайте лучше я расскажу вам, как умрет ваш мальчик. Всю жизнь он проживет аскетом. Спать будет на жестком сундуке без подушки, три-четыре часа в день. Ходить станет исключительно пешком, и даже зимой откажется от приобретения пальто. Но однажды друзья, обеспокоенные жестокими декабрьскими морозами, уговорят его надеть шубу и поехать в экипаже. В итоге мальчик подхватит воспаление легких и отойдет в мир иной. Право слово, если я захочу убить кого-нибудь, я подошлю к нему друзей с добрыми советами. Это действенней холеры…