Торвен не знал, каким чудом он распознал в человеке доктора.
— Мсье Карно болен?
— Да.
— Холера?!
— Типун вам на язык! — яростно сверкнули стекла пенсне.
Привратник открыл для доктора калитку и, не скрываясь, развел руками: видите, мол, что за народ к нам ходит?
— У мсье Карно скарлатина. Тоже не подарок, но я надеюсь на благоприятный исход. Всего доброго…
Туча, похожая на кляксу, под напором ветра высвободила краешек солнца. Мир засиял красками и светом. Торвен захотел вздохнуть с облегчением — и не смог.
4
Для своей свиты Эминент снял квартиру на острове Святого Людовика, в двенадцатом доме по Сен-Луи-ан-Л'иль — том самом, где в начале века жил несчастный инженер Лебон. Великан Ури громко восхищался апартаментами, довольно жалкими, если говорить честно; мошенник Бейтс втихомолку бранился, полагая, что патрон мог бы выбрать жилье и получше.
Оба знали, что Эминент ничего не делает просто так. В выборе дома крылся некий смысл. Но оба спутника покойного барона фон Книгге предпочитали не задумываться: какой именно.
Меньше знаешь — крепче спишь.
Сам Эминент поселился не здесь. Где именно — никто не знал. Бейтс, расчесывая перед зеркалом бакенбарды, предположил, что фон Книгге остановился в особняке Де Клер, у баронессы Вальдек-Эрмоли. «Век бы жил у такой цыпочки!» — хмыкнул он. Ури напомнил приятелю о почтении, которое «мы должны испытывать к дамам, если, конечно, они не жены мерзких докторишек», пригрозил наябедничать патрону, и тема увяла.
Китаец отказался составить компанию этим двоим, хотя Эминент сразу предложил снять еще одну квартиру, этажом ниже. В предложении маячил намек. Безукоризненно вежливый, фон Книгге тем не менее ясно давал понять: до уплаты долга за оказанную услугу он склонен видеть в китайце скорее наемного работника, чем «вольную птицу». Это не было оскорблением. Отношения между Посвященными славились замысловатой, архаичной структурой. Здесь обижались не так, как это делают обычные люди. Просили на особый манер, платили по-своему; сходились и разбегались по-другому…
И мстили — иначе.
— И видим не так, — сказал Эминент, продолжая вслух ход мыслей, доступный обоим. — Мы даже между собой отличаемся виденьем. Это как закон природы. Подброшенный камень падает на землю. Дано, и не изменить.
В ответ Чжоу Чжу поднял с мостовой плод каштана.
Это как закон природы. Подброшенный камень падает на землю. Дано, и не изменить.
В ответ Чжоу Чжу поднял с мостовой плод каштана. Зеленый ёж свернулся в желтоватой ладони, щетинясь колючками. В трещине мягко темнел лаковый, недозрелый бочок. Без размаха китаец бросил каштан через перила моста. Повиснув над рекой, ёж, казалось, обрел крылья, не желая тонуть. Тихо скрежетали шестеренки Механизма Времени: один, два… пять… десять…
Нет.
Каштан не падал.
— Вы прекрасно поняли, что я имел в виду, герр Чжоу, — с легким раздражением фон Книгге взмахнул рукой, затянутой в перчатку, и каштан с плеском ушел под воду. — Своим действием вы не отменили закон природы. Вы даже не нарушили его. И знаете это не хуже меня.
— Вы сегодня не в духе, — китаец приятно улыбнулся.
Они стояли на набережной Сены, любуясь Консьержери. В сумерках дворец-тюрьма терял присущую ему мрачность, приобретая обаяние воздушного замка. Он парил, опираясь на подушку из теней — каштан, подброшенный над рекой времени, удерживаемый от падения чьим-то пристальным взглядом.
— Да, я не в духе, — согласился Эминент. — Я допустил какую-то ошибку в обряде. Человек, которого я приговорил, не заболел холерой. Увы, герр Чжоу. Даже наши методы несовершенны.
От слова «приговорил» Чжоу Чжу изменился в лице.
— Жертва осталась здорова? — спросил он, с трудом возвращая самообладание. Казалось, это китаец приговорил кого-то, и неудачно. — Она узнала о вашем покушении?
— Нет и нет. Жертва ничего не узнала. И не осталась здорова. У жертвы — скарлатина. И меня это категорически не устраивает.
— Почему? Умирают и от скарлатины. Если вовремя помочь…
— Мне нужна холера, герр Чжоу.
— Я вас не понимаю.
— Согласно распоряжению властей, имущество человека, умершего от холеры, сжигают. Мне мало смерти. Мне нужен огонь.
— Какие сложности… Мы и впрямь видим по-разному. Даже такие простые вещи, как жизнь и смерть одного-единственного человека.
— А как видите будущее вы, герр Чжоу? — спросил Эминент, меняя тему.
— Мне будет проще показать. Вы согласны?
— Да.
Китаец поднял лист липы, опавший раньше срока. Достав из кармана фрака заветные ножницы, он обрезал зеленое «сердечко» по краям, превратив его в идеально ровный кругляш. Потянувшись к собеседнику, он приклеил листок на середину лба Эминента. Тот закрыл глаза и к чему-то прислушался. С минуту лицо фон Книгге ничего не выражало. Затем лоб вокруг листа покрылся каплями пота. Тонкая струйка побежала с виска на скулу.
Дрогнули губы, желая что-то сказать.
— Хватит! — Чжоу Чжу сорвал лист, искромсал его ножницами и бросил остатки в воду. — Для первого раза вполне достаточно.
— Сочувствую, — после длительного молчания бросил Эминент. — Это и впрямь трудно. Ни одной живой картины, ни единого звука. Одни… м-м… данные. Честно говоря, я не знал, что в вашей стране сейчас живет сорок процентов всего населения Земли. А потом началась и вовсе свистопляска.