Повернувшись, Кононов обнаружил старичка-продавца в синем халате и синей же кепочке с надписью «Lily-boy». На вид ему было лет семьдесят с хорошим гаком, но держался он бодро.
— Ищу что-нибудь такое-этакое, потяжелее, — сказал Ким.
— Ферштейн! Кувалда вас устроит? Пудовая, для забивки свай?
— Можно посмотреть?
— Отчего же нельзя? Пройдем в подсобку, и посмотрите.
Кувалда нашлась в дальнем углу, за частоколом грабель и бочкой с садовым варом. Бетонный пол под ней растрескался.
— Давно лежит, — произнес старичок, задумчиво лаская взглядом слегка проржавевший инструмент.
— Как давно?
— Лет восемь. С той самой минуты, как открыли магазин.
— А почему она здесь валяется?
— А потому, что до прилавка ее не донести. Подниму, и аллес капут! — объяснил продавец и, подумав, добавил: — Интересует? За полтинник отдам.
— Интересует, — промолвил Ким, вытаскивая деньги. — Беру! Заверните.
— Шутник вы, однако, — вздохнул продавец и покосился на дубинку. — Если хотите, я вам кувалду насажу, и понесете на плече. Рукоятка у вас подходящая… обстругаем конец, пристукнем молотком… С этим гешефтом мы живо управимся.
Так и было сделано, а к тому же, когда Ким с натугой перевернул кувалду и поставил ее на попа, старик закрепил рукоять железным клинышком. Затем инструмент улегся Кононову на плечи, и он, постанывая, но чувствуя себя вооруженным до зубов, потащил его к выходу.
— Не давит? — заботливо спросил продавец, когда они вышли на улицу. — Может, желаете тачку купить? Но это не в пятьдесят обойдется, а в пятьсот.
— Дотащу, — прохрипел Ким и, подняв голову к вывеске, спросил: — А почему Киммерия?
— Какой вы любопытный, юноша… — Старик взглянул на витрину соседей, где красовались черные ванны и унитазы, и объяснил: — Киммерия, потому что не Бразилия, не Парагвай и не княжество Монако. — Он похлопал Кима по спине. — Заходите! Подберу вам что-нибудь еще, потяжелее или полегче. Выбор у нас неплохой.
Ободренный этим напутствием, Ким свернул за угол, проковылял до кирпичной стенки, что огораживала баки с мусором, укрылся за ней и замер, кряхтя и отдуваясь.
«Трикси!»
«Ким?»
«Матрицу Конана, да поживее! Меня сейчас расплющит!»
Джинсы затрещали, рукава рубашки вздулись под напором мышц, и кувалда разом стала легче перышка. Убедившись, что зрителей нигде не наблюдается, Ким подбросил ее вверх, поймал за кончик рукояти и крутанул в воздухе. Ощущение невероятной силы переполняло его; казалось, он мог сокрушить Китайскую стену одним ударом, а вторым — вогнать ее обломки в землю. Чудесное, пьянящее чувство!
«Все в порядке?» — осведомился пришелец.
Чудесное, пьянящее чувство!
«Все в порядке?» — осведомился пришелец.
— Лучше не бывает! Если бегом, так будем дома через полчаса.
«Я же просил помедленнее! Тут тысячи людей, и надо каждого проверить… Ты с финнов бери пример, финны не суетятся и никуда не торопятся, — посоветовал Трикси. — Где сейчас твой Конан? В пиктских землях, вместе с голубоглазой девушкой? Вот и представь, что бредут они к северу, слушают лесные шорохи и говорят о том о сем. А главное, не спешат!»
— Ты меня вдохновил, — улыбнулся Ким. — Пожалуй, представлю и перемещусь… Жаль, под руками ни блокнота, ни компьютера!
«Зачем тебе компьютер и блокнот? Я на память не жалуюсь. Перемещайся!» — ответил Трикси и замолчал.
* * *
— Мой отец владел землями от Алиманы до самых предгорий и на треть дня пути вдоль речных берегов, — сказала Зийна. Прошло пару дней, и они пробирались по вересковой пустоши, заваленной большими валунами, торопясь укрыться в темневшем неподалеку ельнике.
— Большие угодья, клянусь Кромом! — откликнулся Конан. — А ведь ты говорила, что отец твой был небогат.
— Земли наши обширны и красивы, но не слишком плодородны, — пояснила Зийна. — Есть виноградники и роща апельсиновых деревьев, есть хорошее пастбище для лошадей и коз, есть лес, где растут дубы и буки…
— Значит, можно торговать бревнами, — заметил Конан.
— Отец не любил торговать. Он говорил, что это занятие не для благородного рыцаря, владеющего мечом и копьем. Он был равнодушен к богатству.
— А зря! Будь он богат, нанял бы много воинов, и тогда ублюдки с Рабирийских гор побоялись бы приблизиться к вашей усадьбе. Конечно, золото не главное в жизни, но иногда мешок с монетами может ее спасти.
— Отец говорил: меч надежнее…
— Правильно говорил! А ошибался он только в одном: мечей должно быть побольше… — Конан взглянул на солнце, висевшее в зените, и добавил: — Если бы со мной шли сейчас два десятка киммерийцев с острыми мечами да секирами, получилась бы славная потеха! Только шерсть полетела бы от лесных псов, которые гонятся за нами!
— Ты не жалеешь, что оставил своего слугу на корабле? — спросила Зийна. — Он выглядел могучим воином…
— Не жалею. Лучше сразиться с сотней пиктов, чем терпеть рядом с собой эту нечисть!
Голубые глаза Зийны испуганно расширились.
— Нечисть? Почему ты так его называешь?
— Потому как он нечисть и есть! Нечисть и нелюдь, сотворенная из камня и тупая, как камень!
Зийна вздрогнула, подняла руку к солнцу.
— Да защитит нас Митра от всякого зла! Страшные вещи ты говоришь, любимый!
— Чего же в них страшного? Этот Идрайн сотворен колдовством, но мало ли колдовства в мире? — Он поднес ладонь к волосам и машинально ощупал свой защитный обруч. — Конечно, от злых чар жди беды, но этот серокожий не был злым… ни злым, ни добрым, просто равнодушным, как пень.