В горнице, сложенной из толстых сосновых бревен, будто повеяло чем-то нереальным, колдовским. Дрогнуло пламя в очаге, взметнулись искры, таинственные отблески заиграли на клинках, развешанных по стенам; и чудилось, что шкуры, устилавшие полати, вдруг обратились в живых зверей, следивших за людьми сверкающими желтыми глазами.
Эйрим наклонился, поднял бочонок с аквилонским и приник к нему, гулко глотая; вино текло по широкой груди ванирского вождя, капало на стол и лавку. Потом он утерся, подошел к очагу, с видимым усилием выдернул из камня нож и долго разглядывал его, пытаясь найти царапины на лезвии.
Но их не было.
— Я дал бы тебе за этот клинок один из своих кораблей, — произнес наконец Эйрим, — но даже не буду предлагать такого обмена. Лучше всади нож в брюхо колдуну. Прикончи его, и я — клянусь Имиром! — отдам тебе всю добычу, что возьму нынешним летом в теплых краях.
— Она мне не нужна, — сказал Конан. — Мне нужны воины, которые справились бы со стражей Кро Ганбора.
— Сотня из них — на моем подворье, — заметил Эйрим. — В стенах замка осталось человек пятьдесят, не больше.
— Я не хотел бы возиться с ними. Мне нужно добраться до колдуна.
— Что ж, — произнес Эйрим, возвращая Конану кинжал, — давай выпьем, брат мой, и обсудим, как приуменьшить их число. Если ты справишься с тварью из Кро Ганбора, я готов рискнуть и вырезать обе его полусотни. Скажем, завтрашней ночью…
* * *
Зазвонил телефон.
— Мэнсон? Это Халявин. Трудишься? Ну и как продвигаются дела?
— Успешно. Блондинку прикончил, теперь пиво пью. С ванирами.
— Надеюсь, виртуально и без Доренко?
— Святой истинный крест!
— Ну, хорошо. Я тут узнал, ты жениться собираешься? Вроде уже и помолвка была?
— Была, — признался Ким. — Проблемы тоже были, но, к счастью, рассосались.
— Рассосем еще одну, — тоном мудрого отца народов сказал Халявин. — Тебя тут аванс поджидает, восемь тысяч. Но с условием: первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки — потом.
— Намек понял. Благодарствую!
Короткие гудки отбоя.
«Вот это да!.. — подумал Ким. — Халявин-то человек оказался! Восемь тысяч отвалил в аванс, половину гонорара! Хватит на колечко, а еще…»
Дзинь! Дзинь, дзинь!
Звонила Варвара.
— Как поживаешь, Кимчик?
— Как Адам в раю, если б его не выгнали оттуда с Евой.
— Не тесно вам, голубки? А то ко мне перебирайтесь, моя ведь квартира трехкомнатная, с тахтой двухспальной и телевизором «Хитачи». Мы с Олежкой и в вагончике перебьемся, к слону поближе. Мы привычные.
— Мы тоже. Как-никак, все при советской власти родились, — напомнил Кононов и справился о здоровье Облома.
— Уже на капусту с морковью перешел, значит, идет на поправку, — сказала Варвара. Потом негромко осведомилась: — Шмурдяк вас больше не цеплял? После того наезда? Не звонил, «шестерок» не подсылал? Не сманивал Дашку брильянтами?
— На Шипке все спокойно, — отозвался Ким и с гордостью добавил: — А брильянты я ей сам куплю. Колечко уже присмотрел, такое, знаете, венчальное-обручальное… Вы, Варя, не тревожьтесь, сестричка ваша в хорошие руки попала.
На том конце линии хихикнули.
— Еще бы! В руки мастера трень-бринь!
— Бусидо фэншуй, — строго поправил Ким и распрощался. Походив по комнате, сосредоточившись и погрузившись в мир иной, он присел к компьютеру и написал: «Не пойти ли нам облегчиться? — произнес Эйрим Высокий Шлем, сын Сеймура Одноглазого…»
Телефон зазвонил снова.
— Мэнсон? Ты ящик смотришь?
— Не имею такой привычки. Я, Дрю, не смотритель, а читатель.
Ким, и правда, телевизором не увлекался. Из ящика ведь что наружу прет? В новостях — реальность, а все остальное — фантазии. Реальность была жутковатой, а что до фантазий, то их он мог придумать сам.
— Ты ящик-то включи, полюбопытствуй, — молвил Дрю. — Там про кабак наш освещают и про героя-варвара, изгнавшего злодеев.
Он пропел: «Нет мира в хайборийских королевствах!» — и повесил трубку.
— Чего любопытствовать? — буркнул Ким, вернулся к компьютеру, перечитал: «Не пойти ли нам облегчиться? — произнес Эйрим Высокий Шлем, сын Сеймура Одноглазого» — и добавил к написанному: «Самое время, подумал Конан; выпито немало да и съедено изрядно. Пора облегчиться, а затем продолжить переговоры. Ему никак не удавалось…»
Дзинь! Дзинь, дзинь, дзи-иинь!
«Ты становишься популярным», — внезапно пробудившись, заметил Трикси.
Ким чертыхнулся, но к телефону подошел. Прежде — ни за какие коврижки! Выключил бы к дьяволу проклятый аппарат и сел работать. Но жизнь переменилась, и между «прежде» и «теперь» была большая разница. Такая рыжая, зеленоглазая…
Он снял трубку.
— Ким Николаевич? Это Славик. Нас по телевизору показывают! Дарья Романовна сказала, чтобы я вас предупредил.
— С какой целью? — поинтересовался Ким.
— Как с какой? Ведь интересно же! Дарья Романовна говорит…
— Что бы она ни сказала, я слушаю и повинуюсь, — прервал менеджера Ким. Аккуратно опустил трубку на рычажки, бросил тоскливый взгляд на экран компьютера и включил пылившийся в углу телевизор. Поплыли кадры — вывеска, дверь, зал ресторана с разбросанной и опрокинутой мебелью, потом послышалась скороговорка комментатора:
«В минувшую среду владельцы бара «Конан», что на Фонтанке, вблизи городской библиотеки, решили развлечь посетителей аттракционом в духе боев без правил. Два бойца, нанятых, вероятно, двумя враждующими бандитскими группировками, вступили в поединок, который завершился кровавым побоищем. Ведется следствие, но число пострадавших, как и заказчиков этого мероприятия, установить пока не удалось. Одной из версий является «чеченский след»; видимо, и к схватке, и к последующим за ней событиям приложила руку чеченская мафия. Компетентные органы полагают, что наемник чеченцев проиграл, что и спровоцировало вспышку насилия: часть зрителей, явно принадлежавших к кавказской национальности, принялась громить бар и избивать публику. Мы считаем это очередной акцией устрашения, связанной…»