— Я спокоен, хе-хе, спокоен, рыбка… Но ты ведь помнишь, что я своим не делюсь, не отдаю и не дарю. Что мое, то мое.
— Уже не твое.
Долгое тяжелое молчание.
— У тебя кто-то есть? Есть, знаю! Писака-фокусник!
— И потому ты клоуна прислал?
— Не клоуна, а мастера, известного… ммм… в определенных кругах.
Очень, как говорят, артистичного. Чтоб вынести лишний реквизит без шума и пыли… Ну, не получилось! А получилось бы, сам бы приехал и помирился с тобой. Хотя мы ведь не ссорились, а?
— Не ссорились. Просто ты мне не мил. Оставь меня, Паша, в покое!
— Это, рыбка моя, затруднительно. Жди! Я к вам еще кого-нибудь пришлю.
— Вот что, Павел… Лучше бы нам разбежаться, как ты говоришь, без шума и пыли. Ты человек со связями — позвони в Куйбышевский загс, пусть подготовят документы и бланки заявлений, чтоб ни тебе, ни мне не ждать. Ты подъедешь и подпишешь, я подъеду, подпишу… Подписали, получили в паспорт штамп и позабыли друг о друге.
— Вот, значит, как? — Молчание. — Ты, золотце, слишком уж торопишься. А зря! Знаешь ведь, я всегда получаю то, что хочу.
— И получишь, только не меня. Получишь бракоразводный процесс с разделом имущества. Ты с законами знаком? Все нажитое за последний год, все, что ты нагреб, — общая наша собственность. «Славянский Двор» на Литейном, «Крыша» в «Европейской», бары и забегаловки в Гостином, еще на Васильевском три кафе и новый ресторан на Стрелке… Ну и все остальное. Год у тебя был, Паша, удачный! Захочешь сохранить свое, придется откупаться. Большими деньгами!
— Ты… ты, рыбка, никак меня шантажируешь?
— Вот именно. Или по-моему будет, или по-плохому.
— А не боишься, что мне помогут?
— Это кто же? Анас Икрамович? Если он долю в твоих заведениях имеет, то будет очень разочарован. Есть простое решение — разойтись, есть сложное — судиться… Я почему-то думаю, что Анасу Икрамовичу простое нравится больше сложного. Меньше эмоций, целей капиталы.
— Тут ты, Дашенька, права. Деловая ты женщина, хе-хе, умная! Знаешь, где и как муженька прижать… Значит, либо по-твоему, либо по-плохому? А подумать мне дозволяется? Поразмыслить над этими альтернативами?
— Не очень долго. Минуты, думаю, хватит.
— Мне, пожалуй, и минута не нужна. Любовь любовью, а бизнес бизнесом… Повидаться, кстати, не хочешь? Может, я тебе «Славянский Двор» отдам или «Гурмана» на Большой Морской… А? Поговорим, посмотрим друг на друга…
— Не хочу я на тебя смотреть, насмотрелась! И говорить не хочу! В «Конан» звони, Славику. Скажешь, что документы готовы, я приеду. Все!
Быстрые гудки отбоя. На другом конце линии — злой яростный шепот:
— Не все, рыбка моя, не все!
ГЛАВА 10
СНЕЖНАЯ ДЕВА
Ничем не обделен мир — в том числе и женской прелестью; в его оранжереях и садах благоухают всякие цветы. Блондинки, белые лилии с нежной кожей и глазами, словно небесная синь; томные тюльпаны-брюнетки с гибким станом и пламенными очами; кареглазые шатенки, чайные розы; огненногривые красавицы-орхидеи, чьи зрачки подобны изумруду, а губы розовеют красками утренней зари. Не знаю существа прекрасней и желанней женщины! Не знаю созданий более милых, очаровательных и добрых!
Но я допускаю, что у женщин совсем иное мнение друг о друге.
Майкл Мэнсон «Мемуары.
Суждения по разным поводам».
Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.
Дом на Фонтанке был старым, c мощными толстыми перекрытиями, но внизу шумели так, что комната полнилась целой какофонией жутких звуков.
Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.
Дом на Фонтанке был старым, c мощными толстыми перекрытиями, но внизу шумели так, что комната полнилась целой какофонией жутких звуков. Молотки стучали, пилы визжали, дрель с воем вгрызалась в стены, а временами что-то грохотало и лязгало, будто двери гигантского стального сейфа. Этот шум производился бригадой ремонтников, трудившихся в «Конане» уже часа четыре: они заменяли панели, пробитые пулями, монтировали зеркало над стойкой, таскали мебель и устанавливали вместо демона колонну, трехметровый дубовый ствол, к которому будет подвешено чучело, но чье конкретно, Даша и Славик еще не придумали. Зато и та и другой сошлись в одном: если уж чиним и ремонтируем, так почему не освежить приевшийся интерьер? Они освежали его с утра, при помощи дизайнера, художника и вышеупомянутой бригады, не обращая внимания на творческие муки Кима.
Но все же что-то ему удалось соорудить. Он продвигался не очень быстро и, при ином раскладе, мог примириться с лязгом и грохотом, с визгом и стуком. Если описывать землетрясение, гибель Атлантиды или драку в кабаке, фон был весьма подходящий, как и для погонь, разбойничьих вылазок либо атак тяжелой рыцарской конницы. Но действие шло к катарсису, к гибели верной Зийны, то есть к такому эпизоду, который пишут в тишине, закрывши двери, чтобы ни одна душа не видела, как плачет и страдает автор. Слезы и муки в данном случае — необходимые издержки производства: если не заплачешь сам, то и читатель не зарыдает.
А надо, чтоб ужасался, сочувствовал и рыдал… Зря, что ли, деньги за книгу плачены?
* * *
Конечно, было ведомо Конану про снежных дев и про то, что даже летом случаются в Ванахейме сильные метели, но рассчитывал он, что вьюга будет недолгой и удастся пересидеть ее у скал, паля костер, а вечером дойти до усадьбы Эйрима и глотнуть там подогретого пива. А заодно поглядеть, что делают на Эйримовом подворье люди Гор-Небсехта, два изгоя, которых ни в одном ванирском доме принимать не полагалось.