Однако Эйрим, храбрый и удачливый Эйрим, боялся; он хорошо представлял, что может сотворить колдун с его рабами и дружиной, с его усадьбой, ладьями и с ним самим. А потому молчал, ни словом не противореча Торколу и Фингасту в том, что касалось будущей экспедиции, подготовки кораблей к долгому плаванию, снаряжению их запасами и воинским скарбом. Но уж сажать за свой стол этих ублюдков он не собирался! И сейчас, пируя с Конаном и ближними людьми, Эйрим Высокий Шлем наслаждался маленькой местью. Пусть видят Торкол и Фингаст, как он принимает почетного гостя — хоть тот и не рыжий ванир, а черноволосый киммериец!
Хозяин снова встал и поднял рог с красным аквилонским — в знак того, что хочет держать речь.
— Мы выпили за врр-рагов и покойных дрр-рузей, за братьев и за собак, — сказал он. — Еще мы пили за тебя, Конан, за меня, за моих людей и мои корабли, за их весла и мачты, за снега Ванахейма и горр-ры Киммерии… Помнится мне, мы поднимали рога за печень Крр-рома и задницу Имрр-ра… Теперь настало время выпить за женщин! За твою рр-рыжую!
Конан понурился и помотал головой.
— Н-нет, брат мой Эйрим, н-не хочу я за нее пить. Она ведь ведьма и обманщица!
— Хмм… — Эйрим недоуменно оглядел горницу, полати, пылающий очаг и две двери — ту, которая вела во двор, и ту, которая вела в Длинный Дом. — Ведьма и обманщица, говоришь? А почему, брат Конан?
— Она — владычица с-сновидений, брат Эйрим, а с-сны — всегда обман.
Вождь ваниров, покачиваясь на нетвердых ногах (все же выпито было немало!), погрозил Конану пальцем:
— Ты не прр-рав, брат, не прр-рав! Я не считаю сны обманом. Подумай, что есть наша жизнь? Тот же сон, полный славных битв, дальних странствий, веселых пирр-ров и любви! Жизнь проходит, как сон! И просыпаемся мы лишь в самый последний миг, на ложе смерти, когда сразила нас сталь или доконала болезнь… Так можно ли гневаться на ту, что посылает сны? Пусть она ведьма, зато — крр-расивая женщина, а?
При этих словах Конан несколько протрезвел, восприняв их как намек — намек, что пора поговорить о деле. Он поднял свой сосуд с вином, сдвинул его с рогом Эйрима и сказал:
— Ладно, в-выпьем за рыжую. И за то, чтоб освободить ее от колдуна. Он ведь и тебе ненавистен, брат Эйрим?
— Ненавистен, — подтвердил вождь, влив в глотку аквилонское. — Прислал ко мне своих ублюдков, а те стали грр-розить… мол, не исполнишь волю господина, не доживешь до зимы! И никто не доживет в твоем жалком крысятнике! Господину подчиняются ураганы, и сметут они в море и дома твои, и корабли, и запасы пива, и людей — всех до последнего раба! Господин! — Эйрим хмыкнул. — Им он, может, и господин, да не мне!
— Т-тогда давай прикончим его, — предложил Конан. — Вместе! А людей его перережем.
— Вместе! А людей его перережем.
— Хорошая мысль… — Эйрим вдруг перестал покачиваться, будто и не пил вовсе. Он посмотрел на своих кормчих, но те, не отрываясь от блюда с китовым мясом, смущенно потупились. — Хорошая мысль, брат Конан, — повторил хозяин Рагнаради и мечтательно уставился в закопченный потолок. — Перерезать глотки Торколу и Фингасту… и всей их своре…
— А потом и колдуну, — добавил Конан.
Храста, кормчий, прожевал ломоть мяса и буркнул:
— Мысль хорошая, да опасная. Против колдуна мы не пойдем.
— Не пойдем, — подтвердил Колгирд. А Найрил добавил:
— Ублюдков его мы не боимся, клянусь Имиром! Их в Кро Ганборе осталось пять десятков, плюнуть да растереть… Сам колдун страшен! Смешает нас с грязью в тундре да с камнями на морском берегу.
— Колдуна я беру на себя, — сказал Конан. Он принялся есть кислые моченые ягоды, зачерпывая их ладонью — это помогало побороть хмель.
Некоторое время ваниры переглядывались и молчали, обдумывая слова гостя. Наконец Колгирд, взглядом попросив у Эйрима разрешения, пробормотал:
— Колдун-то, говорят, крепок… Ни сталь его не берет, ни бронза, ни камень. Как ты справишься с ним, брат Эйрима?
Конан погладил железный обруч, плотно сидевший на голове, затем вытащил из-за пояса нож и положил рядом с миской, в которой плавали остатки ягод.
— Мне колдун не страшен. — Он усмехнулся, лаская пальцами золотистый клинок. — Говорил я вам, что ведьма с зелеными глазами дала мне оружие и защиту от колдовских чар. Этот кинжал и обруч, что у меня на голове.
Эйрим и трое седоусых внимательно оглядели и то и другое. Потом хозяин Рагнаради произнес:
— Защита, брат Конан, дело твое, и дело опасное — ведь как испытаешь этот обруч, не сразившись с колдуном? — Тут Эйрим сделал паузу и покосился на своих соратников; те враз кивнули. — А вот оружие… его можно было бы и проверить. На вид — хороший клинок, клянусь Имиром… да только и у меня найдутся не хуже. Есть меч, откованный в дальних краях, в самом Иранистане — так им бревно перерубишь с одного удара. Однако…
— Однако скалу твой меч не возьмет, — сказал Конан. А потом развернулся и швырнул нож в очажный камень — да так, что лезвие погрузилось в него по самую рукоятку.
Некоторое время в горнице царила ошеломленная тишина. Ваниры рассматривали рукоять, сверкавшую аметистами и рубинами, чесали в рыжих космах, хмыкали и переглядывались. Конан молчал, понимая, что за мысли ворочаются под их толстыми черепами. Одно дело — послушать сказочные истории про остров в южных морях, про рыжую чародейку, про распрю ее с волшебником из Кро Ганбора; и совсем другое — убедиться, что те рассказы истинны.