Машина остановилась во внутреннем дворике, небольшом и очень уютном. Окна, выходившие сюда, были просторными, широкими; стены почти до крыши оплетены плющом, вдоль второго этажа тянулась терраса или галерея с тентом на деревянных столбиках и каменной лестницей. Рядом с лестницей — джип и парочка секьюрити при пистолетах, дубинках и мобильных телефонах, но не кавказцы, а, скорее, прибалты — рослые, белобрысые, с бесцветными глазами.
— Приехали, — сказал Зайцев. — Выметайся!
Ким вылез из машины, прихватив сумку с бренчавшими дисками и свой огромный молот. Белобрысые сразу подобрались. Один расстегнул кобуру, другой шагнул навстречу Зайцеву и вымолвил с заметным акцентом:
— Привез, Глеб Ильич?
— Привез.
Охранник оглядел Кима с головы до ног. Взгляд был внимательный, профессиональный.
— А почему он не упакован?
Зайцев пожал плечами:
— Иначе ехать не соглашался. Живым… А делать труп из него не велено.
Секьюрити опять уставился на Кима:
— Что в сумке?
— Инструменты.
— Здесь клади, у лестницы. Вместе с этим… этой… как по-русски?
— Кувалдой, — любезно подсказал Ким, опуская молот на землю.
— Я еще нужен, Томас? — спросил Зайцев, посматривая то на Кононова, то на охранника, то на окна за перилами галереи. Страж, которого назвали Томасом, вытащил мобильник, приложил к уху, произнес что-то невнятное, подождал секунду и кивнул:
— Свободен, Глеб Ильич! Ты, — он повернулся к Киму, — на лестницу. Идти впереди меня, не останавливаться, резких движений не делать. Понятно?
— Понятно. Шаг влево, шаг вправо — побег, — буркнул Ким и начал подниматься, пытаясь утихомирить ярость Конана. Тот признал в белобрысых немедийцев и горел желанием взглянуть, какого цвета у них печень.
«Это дворец вашего правителя?» — поинтересовался Трикси.
«Это жилище бандита, — отозвался Ким. — Но он, вполне возможно, выбьется в правители или хотя бы в политики. В Смольный, в петербургский ЗАКС, [6] в Государственную Думу или в Кремль».
«Клянусь тепловой смертью Вселенной! Не замечал подобного в Финляндии! Бандит-правитель и бандит-политик — это специфика вашей страны?»
«Наша специфика еще интереснее. У нас считают, если он политик и правитель, так уже и не бандит», — пояснил Кононов.
«Нехорошо! Безнравственно и аморально! Почему же так?»
«Мало диабетиков в государственных структурах, — отрезал Ким. — Вот что, друг мой экзоплазменный, не можешь ты помолчать? Сними-ка, кстати, матрицу Конана, а то я тут все разнесу!»
Трикси смолк, а Ким почувствовал, как остывает гнев, уходит раздражение, сменяясь томительной пустотой в желудке.
Ему хотелось есть, но голод не терзал его с той властной силой, как после предыдущих трансформаций, — видимо, из-за того, что между ним и Конаном была теперь не пропасть, а в лучшем случае овраг. Он сглотнул слюну и вслед за Томасом шагнул в просторный зал.
Два мраморных камина, две хрустальные люстры, венецианские окна от пола до потолка и антикварная мебель — диваны с креслами обтянуты китайским шелком, инкрустированные столешницы, шкафы сияют серебром накладок… На полу ковер — темно-зеленый и огромный, как баскетбольная площадка. Двери с расписными медальонами, фарфоровые вазы, бронза и картины — тоже явный антиквариат; под живописными шедеврами развешано оружие — кинжалы, сабли, шашки в отделанных самоцветами ножнах. На одном из столов ящик сигар и малахитовая пепельница, на другом — кальян, на третьем — книга с арабской вязью, развернутая на подставке. «Эрмитаж!.. — подумал Ким, осматриваясь в этих сказочных чертогах. — Ну, не Эрмитаж, так грот Дайомы… только фонтана с барахтанским красным не хватает…»
— Жди здесь, — велел Томас, а сам вышел на террасу и стал прохаживаться там, бдительно поглядывая в окна. Ким подмигнул ему и тоже принялся гулять от одного камина до другого, протаптывая дорожку в зеленом ковре. Исследовал книгу, решил, что это Коран, затем направился к столу с массивной пепельницей, взвесил ее в ладони и прикинул, что килограмма три потянет. Череп такой рассадить — милое дело! Да и другого оружия вдосталь… Он посмотрел на стены, увешанные клинками. Богатая коллекция! Побольше, чем у Дрю-Доренко!
— Интересуешься? — раздался за спиной негромкий голос. — Ну, погляди, погляди, боец… Тут не музей — любую саблю можно вытащить из ножен и проверить. Нашлась бы только шея подходящая.
Резко обернувшись, Ким встретился взглядом с хозяином дома. Анасу Икрамовичу Икрамову было, пожалуй, за шестьдесят, и он ничем не походил на демона с китайского столика Дашиной бабушки Клавы. Наоборот, он выглядел настоящим джигитом, который не снимает бурки, ночует рядом с верным скакуном, под голову кладет седло и ест не с вилки, а с кинжала. Вид он имел независимый и хищный, осанку — гордую; в темных, коротко стриженных волосах едва пробивалась седина, черты были резкими, нос — крючковатым, губы — сухими и твердыми, а брови — густыми. В общем, не приходилось сомневаться, что он заткнет за пояс любого дона сицилийской мафии, а предводителя триады порубит на шашлык. Сейчас он рассматривал Кима с полным сознанием собственной власти, ни словом, ни жестом не выказав удивления — мол, не так упаковали гостя, не обмотали колючей проволокой, не заклеили рот и вообще привезли без наручников. Но внешность его намекала, что варианты с проволокой, а также с раскаленным утюгом, иголками под ногти, колесованием и дыбой отнюдь не исключаются.