Орлы развернулись и зашагали к руинам караульной. Даша, прижав к щекам ладони, глядела на Кима с восхищением:
— Милый, ты…
— Я писатель, — сказал он, — инженер человеческих душ и душонок.
Вперед, орлы!
Орлы развернулись и зашагали к руинам караульной. Даша, прижав к щекам ладони, глядела на Кима с восхищением:
— Милый, ты…
— Я писатель, — сказал он, — инженер человеческих душ и душонок. С большой фантазией. Это тебя не пугает?
— Нет.
— Даже если я признаюсь, что вступил в контакт с инопланетным пришельцем и советуюсь с ним во всех делах? Не боишься, нет?
Она замотала головой, рыжие кудри запрыгали по плечам.
— Ты все еще хочешь выйти за меня? Стать матерью моих детей, дожить со мной до старости и умереть в один день?
На этот раз ответ был положительный. Насладившись им в полной мере, Ким сказал:
— Слона я уведу. Парк у вас большой, где-нибудь спрячемся. А ты, солнышко, через тридцать… нет, уже через двадцать минут звони в милицию. Еще в цирк, Варваре. Извинись, что я Облома похитил, и скажи, чтобы приехали за ним. С бумагой от их циркового директора. Иначе слона не отвести, днем ГАИ остановит.
Дарья кивнула, бросила взгляд на покойника. Щеки ее побледнели.
— Его не трогай и не смотри на него, — распорядился Ким, подталкивая ее к лестнице. — Иди! Приедут, осмотрят и скажут, что делать.
* * *
В дальнем углу усадьбы, за непролазными зарослями акации, возвышалась большая груда компоста из перегнивших листьев, веток и сорной травы. За нею Кононов и устроился, велев Облому опуститься наземь и погрузиться в сон под действием инклина. Следующие два часа он возлежал под сенью деревьев, сражаясь с комарами и исцеляя душевные раны Трикси. Он толковал ему, что жизнь еще не кончена, что всякое увечье — лишь стимул к преодолению злокозненной судьбы, что были среди людей глухие музыканты, безрукие художники и паралитики, чья мысль охватывала всю Вселенную. Даже не были, а есть! Великие личности, творцы, хоть дышат не метаном и в прочих отношениях ущербны — кто без почек, кто без глаз, а кто и вовсе в инвалидном кресле и еле пальцем шевелит. Ну, погиб инклин, накрылся… В сравнении с бедами гениев-инвалидов эта пропажа — не пропажа! Тем более что остальные инклины на месте, целых девяносто шесть, и те одиннадцать, что были розданы, вернулся обогащенными опытом самых достойных землян. Таких, как Даша, Славик, Дрю-Доренко и старичок из магазина «Киммерия».
Как всякий писатель, Кононов обладал талантом убалтывать и убеждать, а посему его доводы и резоны были восприняты и возымели психотерапевтический эффект. Трикси постепенно успокаивался и по прошествии двух часов уже не рыдал, не стонал, а лишь тихонько попискивал, почти смирившись со своей потерей. Под этот писк веки Кима отяжелели; прикрыв глаза, он задремал, но сны его были тревожными — видно, сказывались напряжение последних дней и исходившие от Трикси горестные импульсы.
Проснулся он через час. Солнце перевалило за полдень, рядом вздымался и опадал серый бок Облома, и на фоне этих декораций мерцали зеленые Дашины глаза — она сидела над Кимом и отгоняла веткой комаров. Заметив, что Ким глядит на нее, улыбнулась устало и печально.
— Уехали… Сняли показания, забрали тело и увезли. В морг, к патологоанатому… Будут вскрывать.
— Так положено, солнышко, если смерть произошла по несчастному случаю. — Приподнявшись, Ким погладил ее по щеке. — Но ты не беспокойся. Никто ведь его с балкона не толкал, не сбрасывал… Ни ты, ни я.
— Не знаю, милый, не уверена.
Ты, конечно, ни при чем, а я… — Тень набежала на Дашино лицо. — В общем, я расскажу, а ты послушай… послушай и рассуди, что и почему случилось. Ты ведь такой умница!
— Не надо рассказывать, Дашенька, и слушать я не хочу. Лучше и не вспоминать! Знаешь, долгие проводы — лишние слезы.
Даша покачала головой:
— Плакать я по нему не буду, но рассказать должна. Должна, понимаешь! Только тебе и только один-единственный раз… Может быть, это важно, Ким. Важно для нас обоих. — Ее глаза потемнели, щеки окрасил слабый румянец. — Он… понимаешь, он приходил ко мне, уговаривал… раз пять за день приходил, все спрашивал, чего мне не хватает… Раньше, мол, всего хватало, со всем была согласна — замуж пошла, в постель без звука улеглась, а что теперь?.. И смотрит, смотрит, как гипнотизирует… А я не знаю, что сказать. Прежде взгляду его покорялась словно зачарованная, а нынче ни взгляд не действует, ни слова… Вижу, чужой человек, ненавистный! А утром…
Даша всхлипнула, и Кононов обнял ее. Потом спросил:
— Ты все это время наверху сидела?
— Там. Мои комнаты в мансарде под крышей — он их пентхаусом называл. Дверь заперта, с балкона не спрыгнешь — высоко, да и охрана… Это сейчас они такие сговорчивые, а при Чернове… — Она нахмурилась и махнула рукой. — Утром он заявился ко мне, полез, хватать начал, и вдруг слышу — вроде бы слон трубит. Чудно, невероятно, да? Вот и мне так показалось… Потом грохот и снова трубный рев… Я — к балкону, а он не пускает. Не пускает, представляешь? Словно я рабыня, пленница! И тут такое во мне поднялось… Не знаю, Ким, и объяснить не могу — только посмотрела на него, а он согнулся, руками закрывается и пятится… так и допятился до перил…