— Кинжал, — прохрипел он, — мой кинжал…
Зийна склонилась к нему, обхватили за плечи, защищая от подступавшего к сердцу холода. Ее руки были теплыми.
— Что, милый? Что нам делать?
— Кинжал… я должен достать ее кинжалом… — Губы Конана едва шевелились.
Он попытался дотянуться до своего ножа, но внезапно почувствовал, что не может стиснуть пальцы в кулак: они были мертвыми, застывшими, как сосульки. Пробравшаяся под плащ стужа уже не колола его ледяными иглами, а облизывала сотней холодных языков, высасывая последнее тепло, последние капли жизни. Он не мог поднять оружия, не мог отвести взгляд от снежной девы; ее зовущий смех заглушал голос Зийны. Ему чудилось, что пуантенка плачет, окликает его, спрашивает о чем-то, но зов дочери Имира был сильней, и теперь мысль о том, чтобы поразить это прекрасное существо зачарованной сталью, казалась ему кощунственной.
«Да и поможет ли сталь? — размышлял он, погружаясь в небытие. — Ваны и асиры говорили, что от снежных дев нет спасения!»
Нет спасения… нет спасения… нет спасения…
Разум Конана померк, душа вступила на тропу, ведущую вниз, к Серым Равнинам.
* * *
Едва эпизод был закончен, как заверещал звонок. Ким метнулся к телефону, потом сообразил, что звонят в дверь.
Дашенька!.. Наверное, устала от хлопот с ремонтом, художниками, репортерами и страховыми агентами… Значит, так: первым делом — взять на руки, перенести через порог, потом — расцеловать, потом — кофе с пирожными, потом расцеловать еще раз и…
Ким отворил, раскрыл объятия и чуть не рухнул у порога: перед ним стояла Лена Митлицкая, она же — Альгамбра Тэсс. В белом наряде и хрусталях, в которых явилась вчера, в белых изящных туфельках и с белым цветком хризантемы в прическе, подобной короне из платины. Цветок и выражение глаз, одновременно томное и хищное, делали ее такой неотразимо романтической, что Ким покачнулся и в испуге отступил.
— Ах, — воскликнула Альгамбра, шагнув в прихожую, — ах, наконец-то! Я звонила тебе, звонила, потом мне представилось, что ты работаешь и отключил телефон. Но я была не в силах ждать! И я приехала!
— Польщен, — пробормотал Ким, отступая еще дальше. — Надеюсь, ничего плохого не случилось?
Альгамбра взмахнула ресницами неописуемой длины.
— Плохого — ничего, только хорошее. Кстати, где у тебя спальня?
— Тут. — Ким снова попятился, оказавшись в вышеназванном помещении. — А кухню и вторую комнату осмотреть не хочешь? Еще туалет и ванная есть…
— В ванную после. Успеется. — Альгамбра подняла руку, что-то выдернула из волос, и снежно-белые пряди рассыпались по спине. Затем она сбросила туфельки.
Глаза у Кима полезли на лоб.
— Пятку натерла? Может, йода принести?
Его окинули гипнотизирующим взглядом.
Глаза у Кима полезли на лоб.
— Пятку натерла? Может, йода принести?
Его окинули гипнотизирующим взглядом. Ресницы Альгамбры работали, словно два веера, вверх-вниз, вверх-вниз, но отчего-то Киму становилось не прохладнее, а жарче. Он попытался вспомнить все, что знает про Альгамбру Тэсс: двое детей от трех мужей, не понимает юмора, но склонна к экзальтации, не замужем в данный момент, но продолжает поиск принца и героя. Последняя мысль заставила Кима содрогнуться.
— Ах, — произнесла Альгамбра, осматривая узкую кровать, — вы, мужчины, так недогадливы! При чем тут йод и пятка? Йодом не усмиришь самум страстей и не зальешь вулкан желаний… — Она коснулась маленькой груди и расстегнула верхнюю пуговичку платья. — А вы, вы… Или робки чрезмерно, или наглы, как самец Доренко-Дрю.
— Я тоже наглый самец! — выкрикнул Ким в отчаянии, сообразив, к чему движется дело. — Я извращенец! Очень мерзкий и противный!
Альгамбра расстегнула вторую пуговичку и одарила его нежной улыбкой:
— Ты — герой! Вчера… ах, вчера ты был великолепен! Лев, тигр, леопард! Прежде я тебя не знала, не ценила…
— И не надо, — вставил Ким.
— … но теперь узнаю, — вела свою арию Альгамбра. — Я долго думала и ощутила, что ты назначен мне судьбой. — Ее пальцы застряли на третьей пуговице, она дернула ее и тут же расстегнула четвертую. — Ты мой идеал! Ты должен подарить мне счастье… счастье и дитя… Сейчас, немедленно!
Она стащила платье с хрупких плеч и узких бедер, швырнула его в изголовье постели и принялась за бюстгальтер. Полупрозрачный, кружевной — соски просвечивали под невесомой тканью, как пара розовых черешенок… Ким судорожно вздохнул. При всех своих недостатках Альгамбра Тэсс была хорошенькой женщиной, стройной, с тонкой талией, длинными ногами и белоснежной холеной кожей. «Конечно, — сказал он себе, — у Даши все лучше и соблазнительней, и вид приятнее, и запах, и если бы Даши не было, то…»
Но она была! И не где-то в отдалении, а, возможно, в поезде метро, или на эскалаторе, или даже на Президентском бульваре… Сейчас войдет, увидит и что подумает? Ужас сковал Кима, в груди заледенело, и он через силу прохрипел:
— Ты… это… ты, Ленка, не торопись разоблачаться. Я ведь уже при невесте — сосватал и даже калым заплатил!
Альгамбра, сражаясь с застежкой лифчика, поджала губы.
— Ты о ком? О рыжей из ресторана? Как ее?.. Дарья?.. Ну, это эпизод! Тебе она не подходит. Тебе нужна женщина неземная, с тонкими чувствами и душой, что соткана из лунного света… Да помоги ты мне с этим проклятым лифчиком!