— Не пойдут, а побегут и в очередь встанут, — возразил Доренко. — Нынче у вас самое жареное место во всем Питере! Ты, юноша, видел тех, с телевидения? Как эти ребятки глядели! Завтра к вам наедут и прославят на весь город — и ресторанчик ваш, и хозяйку, и тебя! — Он ухмыльнулся Киму.
— Это уже лишнее, — сказал Кононов и предложил: — А не пойти ли нам отсюда? Есть помещение наверху, очень уютное и с черным ходом.
— Идите, — кивнул Славик. — Мы тут чуть-чуть приберемся, а с милицией я лично побеседую, с моим знакомцем-капитаном. Скажу, бандиты наехали, под «крышу» брать, а чьи, не знаю.
— Что про него соврешь? — Дрю похлопал Кима по спине. — И про хряка, с которым он бился?
— А, это… Это у нас аттракцион такой. Для развлечения публики, вместо стриптиза.
— Толково, — похвалил Доренко. — Ну, показывай, куда идти.
* * *
Проводив гостей, Даша с Кимом встали у окна на кухне, обнялись и выключили свет. Близилась полночь, но у гранитного речного парапета еще маячили ротозеи, болтали, тыкали пальцами в милицейского старшину и Селиверстова, охранявших дверь. Из-под моста выплыл речной трамвайчик под флагом «Белые ночи», притормозил, и гид, размахивая руками, принялся что-то объяснять упитанным туристам; те загалдели, защелками фотокамерами, расцветив катерок сиянием вспышек. На улицу вышли Славик Канада, повар, официант Артем, за этой троицей — капитан и двое в штатском. В толпе произошло движение, и к ним метнулись какие-то люди — видимо, корреспонденты.
— Так приходит мирская слава, — произнес Кононов.
«Ты о чем?» — полюбопытствовал Трикси.
«О том, что духу надо спать, когда его носитель общается с любимой женщиной, — строго отозвался Ким. — Третий лишний, понимаешь?» — Он поцеловал Дашины волосы и вымолвил: — Дрю, похоже, прав — не будет у тебя отбоя от клиентов. Ты, солнышко, с «Ультиматумом» свяжись, пусть еще бойца пришлют, лучше этого Сему Кулрикса. С ним мы уже сработались.
— Погромщики были не из «Ультиматума», — сказала Даша, прижимаясь к нему. — Я не знаю, кто они и откуда. Мой… ну, Павел… он таких не держит. У него «шестерки» попроще, вроде Петрухи и Гирдеева.
— Уже покойного, — усмехнулся Ким. — А эти, по словам их предводителя, присланы от ананаса с икрой. Слыхала про такого?
Глаза у Дарьи округлились.
— Ананас с икрой?
— Я хотел сказать, Анас Икрамович.
Даша призадумалась.
— Бывал он у Павла… нечасто, раз в три-четыре месяца… Муж… Павел… объяснил — партнер по бизнесу, фрукты с Кавказа возит, водку дешевую, вино.
— Ананас с икрой?
— Я хотел сказать, Анас Икрамович.
Даша призадумалась.
— Бывал он у Павла… нечасто, раз в три-четыре месяца… Муж… Павел… объяснил — партнер по бизнесу, фрукты с Кавказа возит, водку дешевую, вино. Дагестанец или чеченец, но из наших, из питерских. И образованный! Персидский знает и арабский, по-русски чисто говорит, без всякого акцента, и очень вежливый — цветы мне обязательно дарил и называл красавицей.
— Ну а теперь другой от него подарочек, тоже цветы, букет абреков огнестрельных называются. В другом бы месте я их, гадов…
Внезапная ярость опалила Кима. То ли матрица киммерийца еще гнездилась в его душе, то ли гневался он на Дашиного супруга, на всякое о нем упоминание. Горько представить, что Даша жила себе, жила, не знала никакого Кима Кононова, вышла замуж за богатого, ложилась с ним в постель, пусть поневоле, и кто-то, а не Ким, дарил ей цветы и говорил комплименты. Встретить бы ее пораньше лет на пять, чистой, юной, вот тогда бы…
Он скрипнул зубами, ужаснувшись такому кощунству. Спасибо судьбе, что встретил сейчас! Спасибо, что полюбила его, стоит с ним у окошка, держит за руку, щекочет за ухом губами, целует и не знает, что он подумал о ней… Спасибо!
Но что-то она почувствовала — может, инклин подсказал, а может, обычная женская магия. Напряглась в объятиях Кима, постучала по груди кулачком, шепнула:
— Что, киммерийцы не прощают оскорблений?
— Не прощают, — согласился Ким. — Мстительный мы народ, дикий и нецивилизованный. Око за око, пасть за пасть. Только кровавая месть снимает стрессовое состояние.
Даша расслабилась, мурлыкнула:
— А я не смогу помочь?
— Сможешь, — ответил Ким после недолгого раздумья. — Выброси сапог.
— Это как же?
— Обычай такой у киммерийцев: если женщина с мужем разводится, выбрасывает из жилья его сапог.
— Как все у вас просто, — сказала Даша и замолчала.
Часы в кабинете пробили полночь. На светло-сером небе вспыхнула звезда, воды Фонтанки стали темными, как деготь, зеваки разошлись, и только чья-то фигура еще маячила на набережной, словно неупокоенный дух утопленника. Вздохнув, Даша высвободилась из объятий Кима, приподнялась на цыпочки, поцеловала его в нос, сказала:
— Ты иди, милый, ложись, я скоро приду. Позвонить мне надо.
— А не поздно?
— Не поздно, — ответила она. — Я знаю, что не поздно. Он, когда злится, может не спать всю ночь.
ДИАЛОГ ДЕВЯТЫЙ
Мелодичные гудки в мобильнике. Потом тихий щелчок.
— Павел?
— Ты, мое золотце?! Дашенька, голубка, я…
— Замолчи и слушай. Я к тебе не вернусь, Павел. Не вернусь, хоть полк за мной пришлешь и золотом дорогу вымостишь! Ты лучше обо мне забудь. Свет не без женщин, другую найди и успокойся.