— Нет. Это что же получается? Киднепинг… хуже бандитского наезда… А вы уверены, Ким Николаевич? Ну, что все так и было?
— Уверен. Видели тачку и Дашу в ней на Выборгском шоссе. Ехали на север. — Ким сдвинул стеллажи и начал подниматься по лестнице.
— Видели? Кто видел?
— Люди, — неопределенно пояснил Кононов. — Вот что, Слава, ты тут хозяйничай, а я за ней отправлюсь.
— Вот что, Слава, ты тут хозяйничай, а я за ней отправлюсь. Адресок узнаю поточнее и поеду.
Менеджер слегка переменился в лице.
— Дай вам бог удачи. Супруг ее, Пал Палыч… говорят, суров! Еще говорят…
Но Ким уже не слышал. Поднявшись наверх, он заглянул в кабинет, покосился на розы, еще не успевшие увянуть, вздохнул и отправился на кухню. Там, в шкафчике под раковиной, стояла кувалда и лежали диски в брезентовой сумочке. Прихватив то и другое, Ким вышел через черный ход, спустился во двор и бегом помчался к «Тойоте». Пудовый молот он нес на плече, почти его не ощущая; казалось странным, что не так давно он еле ноги волочил под тяжестью кувалды.
— Ну у тебя и молоточек! — встретил его щуплый водитель. — Таким не гвозди забивать, а сваи!
— В корень смотришь, — подтвердил Ким. — Сваи и забиваю. Пальмовые.
— А зачем? — Они выехали на улицу Рубинштейна и свернули к Загородному проспекту.
— Ты о королевстве Самоа слыхал? Правит там Сусуга Малиетоа Танумафили Второй, и нынче пожелалось Его Величеству иметь резиденцию в Санкт-Петербурге. Вот и строим… на Зине Портновой строим, в южной части города, где климат для самоанцев более подходящий.
— А сваи бить какого хрена? И для чего пальмовые?
— У самоанцев все дома на пальмовых сваях, даже королевский дворец. Забивают молотом, ручная работа, ювелирная, никакой тебе техники… Что поделать, такой у них национальный обычай! Вот и корячимся.
— Платят-то хоть прилично?
— Вполне. В свободно конвертируемых самоанских пиастрах. Если на баксы пересчитать, выйдет тридцатка в день.
— Ого! — Водитель восхищенно цыкнул. — А можно ли в вашу бригаду пристроиться?
— Ты сначала мою кувалду подними, — сказал Кононов и усмехнулся.
Пробок им больше не встретилось, и через сорок минут Ким высадился у дома двадцать пять по улице Зины Портновой. Был полдень; по бирюзовому небу гусиным пухом плыли облака, солнце сияло, отражаясь в витринах и окнах, и даже серые унылые строения казались праздничными и нарядными. Редкий для Питера зной, цветное белье, развешанное не балконах, полуголые смуглые парни и девицы в топиках, бананы и ананасы на лотках придавали скромной улице экзотику, будто Ким попал в Гавану или даже в Рио-де-Жанейро. «Только пальм и не хватает», — пробормотал он, огибая длинный девятиэтажный дом.
Во дворе, у склада — «корабля», толкались, суетились, орали и грузились. Ящики, коробки, упаковки, дюжина работников, нежный перезвон бутылок, бочонки с пивом, резкий запах спирта… Добро таскали в три приземистых микроавтобуса, два «Москвича» — «каблука» и маленький грузовичок с надписью по борту: «АООО П. П. Чернова. Развозка продукции».
«Ну, я вас развезу!» — подумал Кононов, послав беззвучную команду Трикси. На этот раз он не заметил ощутимых перемен — тех, от которых распирало мышцы и тело казалось переполненным энергией сосудом. Но перемены все же были, не столько физические, сколько психические; он чувствовал ярость, холодное бешенство матерого убийцы, несокрушимую уверенность в своем законном праве ломать и разносить. Эти древние инстинкты странным образом сливались с понятиями человека современного, знавшего, что достижение цели не обязательно требует убийства и насилия, что лучшее оружие — страх и что угроза, веская и зримая, пугает больше, чем изощренные пытки.
«Вперед! — сказал ему Конан. — Иди и вышиби мозги из этих смрадных псов!» «Псы-то они псы, да только разные, — возразил Ким. — Эти, что у входа мельтешат, дворняги-работяги — за что их бить? Женщину мою не крали и в ресторане не буянили… А терьеры и бульдоги — те за воротами, и с ними другой разговор. Однако и тут желательна умеренность. Если они не возникнут…» «Когда возникнут, поздно будет, — гнул свою линию Конан. — Ты, интеллигентское отродье, слишком уж мягкосердечен! Первым бей! В лобешник! Ферштейн?» «Яволь!» — ответил Ким, направляясь к складу и слушая, как недовольно бурчит Конан: «Всех в расход, и шавок, и бульдогов, всех! Коленом в яйца, локтем в почки и кулаком в висок… Чтоб пасть разинуть не успели, Нергалья моча…»
Приблизившись к воротам, Ким грохнул в железную створку кувалдой и заревел:
— Кончать погрузку! Все на выход, живо! Склад закрывается на ревизию! Пожарной инспекцией и службой медицинской страховки! Разбегайтесь, братва, ОМОН на подходе!
Грузчики, толкаясь и матерясь, ринулись к машинам, а Ким перешагнул порог, закрыл ворота, лязгнул засовом и огляделся. Все, как прежде: тут — стеллажи с горячительным, там — с безалкогольной продукцией, вверху — гирлянды лампочек, внизу — бетонный пол, слева — складские пространства, справа, за штабелями коробок и ящиков, — стойка, изогнутая буквой «П», а за нею — дверь в подвал. От стойки к Кононову уже спешил мордоворот в пятнистом комбинезоне.