— О! — произнес Хорстейн, выразительно подняв палец и усаживаясь на вязанку с хворостом. — О! Господин! Видать, ты не простой человек, киммерийская рожа, коль величают тебя господином!
— А как еще слуга должен звать хозяина? — буркнул Конан, поднимая плащ, пояс с мечом и кошелек зингарского матроса. Пояс он затянул вокруг талии, плащ набросил на плечи, а кошелек принялся подбрасывать в ладони. Монеты в нем звенели тонко и соблазнительно.
— Значит, за твоими землями находится бухта Рагнаради и поселение Эйрима Высокого Шлема, — произнес киммериец. — А далеко ли до него?
— За день можно добраться, — сказал Хорстейн. — За день, если не разыграется буря. А коль разыграется, то не доберешься вовсе. — Он привстал и, щурясь, оглядел горизонт и небеса. Их начали затягивать темные тучи.
— Какие же земли лежат за уделом Эйрима? — спросил Конан, словно бы не слыша последних слов ванира.
— Там есть еще десяток подворий, а за ними — Кро Ганбор, каменные башни да стены, а посередь них — злобная крыса, прокляни ее Имир! А дальше ничего нет, только вечные льды да снега, где даже летом сдохнешь с голоду, если не навостришься жрать волков. Ты как насчет волчатины, киммериец?
— Мне больше по нраву крысятина. Ты вот обмолвился насчет крысы за стенами Кро Ганбора… Это кто ж таков?
Огромный ванир повел плечами, будто поежился, и внезапно севшим голосом пробормотал:
— Колдун, поганые моржовьи кишки! Живет там столько лет, что старики не упомнят, когда он появился в наших краях… — Тут Хорстейн поднял глаза и произнес еще тише: — Ты, киммериец, здоров драться… шустрый, видно, парень! Но я бы тебе не советовал подходить к стенам Кро Ганбора. Может, и уйдешь обратно, да только в медвежьей шкуре. Или в волчьей… Это уж как чародею будет угодно!
— Боишься его? — спросил Конан. Ответом было лишь угрюмое молчание, и он, стиснув в ладони кошелек с монетами, задал новый вопрос: — А что, Эйрим Высокий Шлем тоже боится колдуна?
— Ну, боится не боится, а опасается, — буркнул ванир. — Что мне за Эйрима говорить? Он вождь, а я простой ратник. У него корабли, и люди, и удача… А у меня что? Топор да жена, порог да очаг, а при нем — шестеро малолетних…
— Да, небогат ты, Хорстейн, сын Халлы, хоть и владеешь обширными землями! — Конан в последний раз подбросил кошель в ладони и швырнул его на колени рыжеволосому.
— Держи! Только не хвастай всем, что ограбил киммерийца и намял ему загривок! А теперь я хочу послушать про Эйрима. Большой ли он вождь? Храбрый ли? Сколько у него кораблей и воинов? Велика ли его сила?
— Большой вождь! Выходит в море на трех кораблях, и людей у него сотни! Да, большой вождь, — с ухмылкой протянул Хорстейн, — храбрый и удачливый, да только кончилась его удача…
— Это почему же?
— Ну, сам я не видел, но люди говорят, что прислал к нему колдун своих воинов. И двух старшин своего войска, Торкола и Фингаста. Оба изгои! Один руку на отца поднял и братьев порешил, да и другой не лучше. Моржовый клык им в брюхо! — Хорстейн откашлялся, сплюнул и позвенел монетами в кошеле. — А за серебро спасибо, киммериец. Чем же я тебе удружил? Или рад был кости поразмять?
— И кости ты мне размял, и истории забавные поведал, — усмехнулся Конан. — Теперь я знаю, к кому мне идти.
Он повернулся и сделал шаг к своим спутникам.
— Ну, иди, — буркнул Хорстейн ему в спину. — Только шел бы ты лучше к моему очагу, парень. Хоть и не Эйримовы хоромы, а много ближе, и метель там переждать можно. Говорю, буря надвигается! А в бурю надо сидеть под крышей, у огня. Ведомо ли тебе про имировых сыновей, ледяных великанов? Они шутить не любят!
— Ведомо, — отозвался Конан. — Я их не боюсь.
— А как насчет снежных дев, дочерей Имира? Их тоже не боишься? — произнес Хорстейн, сын Халлы, пряча кошелек за пояс.
Но Конан его уже не расслышал.
* * *
Даша подкралась к нему на цыпочках, обняла, окутала облаком рыжих волос.
— Труженик мой! Скоро нам принесут обед. Ты есть хочешь?
— Хочу, — сказал Ким, млея от счастья. — Но лучше бы сейчас не наедаться. Я ведь друзей на вечер пригласил. Памора, Митчела, Бада и Альгамбру Тэсс. Ты не против?
— Не против. — Даша уселась к нему на колени. — А эти друзья — они что же, иностранцы?
— Негры, — пояснил Ким, — только литературные, вроде меня. Очень подходят к твоему хайборийскому заведению. Мы ведь, лапушка, творим о Конане и с Конана живем. Можно сказать, с «конины».
— Надо же! Когда-то мне подарили томик Говарда, и я его за ночь проглотила. Не думала, что ты о том же пишешь. — Даша уставилась в экран, перечитала последний отрывок, затем сказала: — Правда, о Конане! И про снежных дев я помню… «Дочь ледяного гиганта», да? Был, кажется, такой рассказ?
— Был. О дочери Имира, божества снегов и льдов, коему поклоняются северяне. Эти девы тощие, хрупкие, бледные, с белыми волосами… — Ким внезапно сообразил, что описывает Альгамбру Тэсс, поперхнулся и добавил: — В общем, нечисть и нелюдь. Приходят с метелью и замораживают путников.
— А я? Ты говорил, что я — в твоем романе. Кто я там?
— Колдунья.
— Разве? — Глаза ее лукаво заблестели.
— А разве нет? — Ким прижался губами к ее шее, пробормотал: — Понимаешь, милая, колдуньи разные бывают: есть ведьмы, а есть феи. Рыжие, зеленоглазые… те, что обедом кормят и кофе в постель подают. Знаешь, что делают с такими феями? — Даша зарделась, отодвинулась, но он продолжал шептать: — Женятся на них, ясно? Женятся, любят, детишек заводят и умирают с ними в один день… Ты записку мою вчера читала?