— Дашка, ты с ума сошла! Нельзя тебе там появляться!
— А где же можно, Варь? Всю жизнь тут, в лесу, не просидишь… В город поеду, к своему хозяйству! Я ему бар не дарила, бумаг не подписывала, все там мое, до последней тарелки, и все мои, Славик Канада, Маринка, Лена, Селиверстов… Отобьемся!
— Отбились уже раз… А если сам заявится? Шмурдяк твой ненаглядный?
— Близко не подпущу! Я ведь не знала, что нельзя ему в глаза глядеть… а теперь знаю! Возьму у Селиверстова пистолет, башку продырявлю! Да он и сам догадывается… Не придет, будет «шестерок» подсылать… Трусливый, мразь!
— Ох, Дашка, Дашка, яблочко ты наше укатившееся… Зачем тебе это? Ездила бы со мной, и был бы тебе каждый вечер праздник, и вышла бы за своего, за циркового… Все по-честному, по любви и без обид!
— Хватит! Наездилась! Не хочу, как папа с мамой, — ни кола ни двора!
— Я ведь езжу…
— Разные мы, значит, Варенька. Тебе — праздник, и чтобы огни поярче, и пыль столбом, и чтобы хлопали, а мне другое нужно. Дом хочу! Дом, дело свое, пять ребятишек и мужа! Настоящего! Такого, чтоб за меня… за меня…
— Ну, Дашенька… Дашутка… не плачь, сестреночка моя родненькая… ты помни, из какой семьи… Не семья — династия! Дедушка что говорил, знаешь? Улыбайся, всегда улыбайся! Голову сунула тигру в пасть — улыбайся! Хлыстом огрели — улыбайся! Ногу сломала — улыбайся! Дедушка, он му-удрый был… Жаль, ты его не помнишь…
— Я, Варь, может, не от горя плачу, а от радости. Тот парень, что за меня заступился… сосед твой, Ким, в больнице который… он… он…
— Что, солнышко?
— Смотрел.
— Смотрел! А кто на тебя не смотрит, из мужиков-то?
— Он не так смотрел. Понимаешь, Варь, ключица у него сломана, весь в бинтах да в синяках, а он глядит… Глядит, как на чудо! И говорит: Даша, вы героиня моего романа! Зеленоглазая, рыжекудрая!
— Ну, ты такая и есть… не плачь, моя хорошая… А Ким, он кто?
— Сказал, писатель.
— Симпатичный?
— Варенька, он же твой сосед, не мой! Ты его разве не видела?
— А сколько я дома бываю? Три раза в год, по четвергам, когда рак свистнет…
ГЛАВА 5
ПОТЕРЯ
Список людских потерь обширен, диапазон велик, ибо мы теряем все, что только можно потерять, от носового платка и уместного слова до любимой женщины и собственной жизни. Но расстаться с частью своего сознания!.. Подобного мы и представить не можем. Хотя случается, случается… Например, у маразматиков — но, по причине маразма, они не силах оценить тяжесть потери.
Майкл Мэнсон «Мемуары.
Суждения по разным поводам».
Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.
Попав домой (ключ дожидался в тайной щели), Ким опустошил холодильник и проспал до вечера. Снились ему всякие глупости и мерзости: Гирдеро-Гирдеев, которому он выкручивал шею, а та, вместе с остриженной головой, вращалась будто колесо на спице; колдун Небсехт Пал Палыч, гоняющийся за Дашей с банкой магического пива «Гиннесс» — стоило его хлебнуть, как Даша была бы навек зачарована; голем Идрайн — в виде батареи с подпоркой из фановых труб, крушивший пиктов или зингарцев огромным разводным ключом.
Рожи у пиктов были разбойные, бандитские, и Кононов точно знал, что в их толпе скрываются Мурад, Коблов, Петруха и прочие черновские «шестерки» — или, в хайборийском воплощении, Гор-Небсехтовы. Их полагалось устаканить, но он не мог найти свой меч и пожелал обзавестись еще одной рукой, здоровой и когтистой, как медвежья лапа. Но Трикси, толкуя что-то о гуманности и этике, вырастил ему метровый тонкий хобот, причем не на лице, а в том месте, которое при публике не обнажают. Пикты, придя в восторг, запрыгали с дикими воплями, кривляясь и потрясая оружием, и в криках их Киму послышалось: «Типа, пасть порвать! Или, типа, по хоботу! Короче, матку вывернуть!»
Проснулся он от телефонного звонка. Звонил Сергей Доренко, мастер боевых искусств, его приятель и соратник по писательскому цеху.
— Мэнсон, ты живой?
— Еще не знаю. Пришли мне гроб на всякий случай, Дрю, с венком и ленточкой. И тапки не забудь. Белые.
То были их псевдонимы, у Кима — Майкл Мэнсон, а у Доренко — Памер Дрю. Боб Халявин, владелец «Хайбории», был твердо убежден, что Конана надо писать под англоязычными псевдонимами, так как на Ивановых и Петровых читатель не клюнет. Не гармонировали Ивановы и Петровы с хайборийским миром! И не имелось в том измерении стран, похожих на Россию, если не считать Заморы, где жили сплошь ворюги и разбойники. Но эта аналогия была, несомненно, ошибочной: во-первых, Говард, сотворивший Хайборию, хоть и являлся великим талантом, но историческим предвидением не обладал, а во-вторых, Замора по климату, нравам и географии больше походила на Чечню.
— Обойдешься без гроба, венков и тапочек. Киммерийцев сжигают, так что ни к чему добро переводить, — сказал Доренко. — Кстати, сожжение будет коллективным и назначено на завтра, в два пополудни. Великий Кормчий созывает сбор. В Хайль-Борисии.
Хайль-Борисией на жаргоне конанистов именовалось издательство «Хайбория», а Великим Кормчим — Борис Халявин. Были у него и другие прозвища, самое ласковое из которых звучало как Нергалья Задница.
— Сбор? А на какой предмет? — поинтересовался Кононов.