Он не сдвинулся с места. Он просто стоял, бездумно глядя на угасающее пламя, уже опустившееся вровень с водой, и ему было грустно, и в ушах у него стоял звон чьей?то расстроенной гитары, и он решительно не помнил, кто эту песню пел и на каком континенте.
Белый снег скрипит, сани вдаль бегут. В тех санях к венцу милую везут. А идет к венцу не добром она — ведь чужою волей замуж отдана. Если бы я мог превратиться в снег, я бы задержал этих санок бег, я бы их в сугроб вывернул тотчас, обнял бы ее я в последний раз, обнял бы ее и к груди прижал, этот нежный рот вновь поцеловал, чтоб любовь ее растопила снег, чтоб растаял я и пропал навек…
Потом совсем рядом всплыла субмарина, и времени не осталось, и он последним, как и надлежит командиру, прыгнул за борт, не погружаясь, поплыл следом за Лавриком к подводной лодке, откуда им уже махали белозубые смуглолицые парни в оливковой форме без знаков различия.
За спиной осталась «Русалка» со спящими, застигнутыми, конечно же, врасплох газовой атакой — для Мазура и его ребят сущим пустяком было приплыть незаметно, уже после того, как со «Скатом» все было устроено, и ювелирно все проделать…
* * *
Погрузившиеся аквалангисты исчезли в пучине все до одного. А те, кто остался на «Русалке», вдруг впали в необъяснимый сон и, очнувшись, обнаружили уйму странных вещей. «Ла Тортуга» со «Стеллой» сгорели дотла, а на «Русалке» оказалась масса самых непонятных повреждений: два десятка прожженных дыр в парусах, странные длинные царапины на досках палубы, в которых при некотором напряжении фантазии можно было усмотреть геометрические фигуры, а то и незнакомые иероглифы, надрезы на такелаже, резко пахнущие какой?то химией пятна там и сям. Одежда зачем?то разложена на палубе, кастрюли из камбуза плавают у борта…
Одним словом — вот что случается с людьми, неосторожно попытавшимися поднять с морского дна инопланетный аппарат.
«Если я хоть что?то понимаю в растленном буржуазном обществе, а я в нем таки кое?что понимаю, — с циничной ухмылкой говорил Лаврик, — эту историю вся желтая пресса будет обсасывать месяц — с жарким участием нашего лорда. Те, кто точно знает, все равно промолчат. А, в общем, отлично получится — в шуме и гвалте потеряются любые следы, ведущие к реальным людям. Если я не прав, собственную фуражку сожру с кокардой вместе!»
А потом задраили люк, субмарина пошла на глубину, и Мазур, как много раз до того, ощутил вдруг, что все происшедшее словно бы растаяло, обернувшись то ли миражом, то ли сном. Впереди было одно настоящее.
Что?то занозой сидело в подсознании. Он не сразу догадался, что его мучает — настолько это было неправильно, необычно и даже где?то дико. И расхохотался — громко, почти весело.
— На предмет? — настороженно спросил Лаврик.
— Мне только что пришло в голову… — сказал Мазур, стоя в узком коридоре субмарины, где повсюду, с обеих сторон и сверху, тянулись непонятные трубы. — Впервые в жизни за нами нет после дела ни единого жмурика. Ни единого! Я только сейчас сообразил. Затрещины, оплеухи и прочие мордобойные изыски не в счет. Ни единого жмурика, мы даже бродячую собаку не переехали… Это впервые. Такое неспроста. То ли землетрясение будет, то ли настоящие инопланетяне прилетят. Ни единого жмурика…
— Черт, в самом деле, — растерянно отозвался Лаврик. — Мир перевернется, точно…
Эпилог
Их все?таки наградили — всех до одного. «Ската», предположим, отыскали не они, но в такой ситуации совершенно не важно, кто нашел. Главное, за чем тебя посылали, то ты и привез. А все прочее — неуместная в сухих рапортах лирика.
А Лаврику не пришлось даже надкусывать фуражку — все прошло в точности так, как он и предсказывал. Шумиха получилась грандиозная, Мазур сам читал. Примерно через месяц Лаврик, ухмыляясь, подсунул ему пачку англоязычных вырезок и тут же перевел несколько испанских. Серьезные научные круги, как и следовало ожидать, лорду Шелтону не поверили ни на грош, поскольку никаких вещественных доказательств он и на сей раз предъявить не мог. Но те газеты, для коих сенсации были хлебом насущным, недели две смаковали эту историю на все лады. Вышло даже несколько книг с завлекательно?хлесткими заголовками.
Разумеется, в паре?тройке кабинетов по другую сторону океана сидели люди, прекрасно сообразившие, что же произошло на самом деле, но об их существовании мало кто знал, а сами они помалкивали, опять?таки за недостатком улик.
Так что вакханалия вокруг «пескадорского феномена» раскрутилась на всю катушку и бушевала долго.
Так что вакханалия вокруг «пескадорского феномена» раскрутилась на всю катушку и бушевала долго.
И еще до того, как она пошла на спад, Кимберли вытянула?таки свой счастливый билетик, надежно сцапала за хвост Жар?птицу. Мазур ручаться мог, без малейших в том заслуг Билли Бата. Кто?то в Голливуде уцапал конъюнктуру — и на экраны вышел роскошный фильм под названием «Синяя линза», где Ким играла, в общем, почти что саму себя в той истории, и неплохо. Сценаристы, конечно расцветили и приукрасили многое до полной неузнаваемости. Лорда Шелтона, к примеру, играл не лысый коротышка, а седовласый красавец шести футов ростом, известный до того ролями лихих шерифов. Джонни Марчича — такой же голливудский звездюк, но гораздо моложе, и оба смертным боем дрались из?за Ким на глубине, в аквалангах, пуская тучи пузырей и тыча друг в друга мачете — и грядущему смертоубийству положило конец лишь явление из бездны сияющей неземным синим светом летающей тарелки, той самой «синей линзы». А еще там были пираты, наркоторговцы, проницательные американские сыщики?любители, гигантский осьминог, загадочные белые призраки посреди ночного моря, парочка советских шпионов с лицами дебилов, с исконно русскими фамилиями Карсков и Лептов, тайфуны, туземные колдуны, постельные сцены — и, конечно же, никакой разлуки влюбленных в финале, вовсе даже наоборот. Летающая тарелка, правда, растворилась в глубинах космоса, но Джонни Марчич отыскал свой золотой галеон.