Мазуру невольно стало его жаль — в голосе незадачливого агента звучало неподдельное отчаяние и надрывная тоска, весь он, расхристанный, пьянехонький и унылый, настолько напоминал раскисшего советского интеллигента, что Мазура прошибла нешуточная ностальгия.
— Все образуется, Билли, — сказал он, похлопав по хилому плечу крепкой мужской рукой. — Ты, главное, не унывай и держись.
— Ты, главное, не унывай и держись…
«Это все ваш долбанный капитализм с его волчьими законами, — подумал он покровительственно. — Ты, буржуазная душа, и представления не имеешь, насколько легче тебе было бы в Советском Союзе: пошел бы ты в профком, в партком, накатал парочку писем в министерство культуры, пожаловался бы, что бюрократы и перестраховщики затирают молодую талантливую актрису, идеологию умело вплел, где надлежит — смотришь, и дали бы твоей подопечной приличную роль. А уж ежели фильм окажется идеологически выдержанный, к великому юбилею подгаданный, — ты и не представляешь, лысый, как вам обоим стало бы хорошо…»
— Образуется, — кивнул Билли уныло. — У Меня еще масса идей… «Плейбой» не помог, этот долбанный особняк с привидениями провалился — но у меня еще куча идей… Я с тобой обязательно поговорю на трезвую голову….
— Билли, я, в общем, из другого бизнеса, — мягко напомнил Мазур.
— Это ты так думаешь, Джонни. На самом деле мы все в одном бизнесе — карабкаемся, лезем, выгрызаем… — он встрепенулся, стал энергично озираться. — Ты не видел Ким?
— Где?то тут была только что, — сказал Мазур, оглядывая гомонящую толпу. — Совсем недавно.
— А этот недоносок Аугусто?
— Ты знаешь, я его тоже что?то не вижу.
— Не нравится он мне, — сообщил Билли Бат. — Не люблю, когда к Ким начинают липнуть этакие типы. Если он бизнесмен, то я — папа Римский. Темнит, крутит, красавчик… Пойдем искать Ким, а? Я от нее таких стараюсь отшивать…
Он пошатнулся и ледоколом попер через толпу гостей, наступая на ноги, высматривая свою кормилицу. Мазур остался на месте. «Нехорошее совпадение, — подумал он. — Уж если столь разные люди, как я и Билли, усматриваем в этом латинском хлыще нечто неприятное, стоит задуматься… А какое, впрочем, мне дело? Мое дело — сторона, если подумать…»
«Опасность слева!» — машинально отметил он. К нему вновь направлялась та самая жаждущая лирики дамочка, что была страшна, как смертный грех, — успевшая и вовсе дойти до кондиции. Нужно было срочно принимать меры.
Мазур стал отступать вправо, — а потом молниеносным финтом скользнул за спину какого?то высоченного типа, обхаживавшего блондинку в зеленом, сменил направление, проскочил среди шумной кучки беседующих… Одним словом, классический уход нашкодившего ученика от директрисы школы, только проведенный посреди толпы.
Усмехнулся — дамочка стояла посреди зала и растерянно озиралась, ничего не в силах сообразить, потом побрела в противоположном от Мазура направлении. Порядок, срубили хвост… Он передвинулся правее, вышел из зала в длинный полутемный коридор, пронизывавший правое крыло особняка. Где?то в конце, слева, есть черный ход. Пора линять с этой пьянки, ничего интересного… Тоже мне бомонд, бляха?муха! Светской жизни захотелось дураку экзотики ради…
Моментально замерев на месте, он прислушался. Из?за двери, у которой он стоял, отчетливо послышался женский вскрик — нехороший по содержанию, отчаянный, панический. Так кричат люди, когда им угрожает реальная опасность…
Реакция у него была — дай бог каждому. В следующий миг он уже попробовал ручку и, когда она подалась, бесшумно просочился в комнату. Свет не горел, но со двора помещение достаточно озаряли разноцветные гирлянды и яркая лампа без абажура. На постели барахтались двое: черное платье, белоснежный костюм, женская ножка, обнаженная дальше некуда…
Он остановился в некотором замешательстве — черт их разберет, какие тут происходят забавы, вмешаешься — стыда не оберешься… Но женщина на постели вскрикнула вновь, и уже ясно было, что ей зажимают рот и все происходящее ей категорически не нравится.
.. Но женщина на постели вскрикнула вновь, и уже ясно было, что ей зажимают рот и все происходящее ей категорически не нравится. Тогда Мазур наугад провел рукой по стене, ища выключатель там, где ему и полагалось удобно располагаться. Нащупал, изучил пальцами, нажал.
Вспыхнула люстра под потолком, словно киношный прожектор, высветив не представлявшую никакой загадки сцену: красавчик Аугусто, растрепанный и решительный, все еще зажимал Кимберли рот, ее платье было в совершеннейшем беспорядке, и она решительно выдиралась, как могла. С первого взгляда стало ясно, что никакими забавами тут и не пахнет, а имеет место быть наглое и неприкрытое применение физической силы. Воодушевившись, Мазур уже не колебался, вразвалочку направился к постели, приговаривая:
— Так?так?так… Нехорошо. Неправильно, сеньор…
— Пошел вон! — рявкнул сеньор яростно.
Он поневоле ослабил хватку, и Ким проворно вывернулась, скатилась с постели, забилась в угол, обеими руками придерживая сползшее с плеч платье. Все это настолько напоминало классический эпизод из голливудского же фильма с наивной красоткой, коварным соблазнителем и явившимся вовремя хорошим парнем, пусть не кристально чистым перед законом, но с золотым сердцем, что у Мазура поневоле расплылась на лице идиотская ухмылка.