Они сидели вчетвером в тесной рубке «Ла Тортуги», касаясь коленями. До рассвета оставалось всего ничего.
— А потом? — пожал плечами Дюфре. — Лорд не успокоится. Обязательно пригонит сюда ораву ныряльщиков, месяц будет шарить по дну…
— Ну и что? — сказал Мазур. — Все равно ни нас, ни аппарата там уже не будет.
— Я, кажется, понимаю, — кивнул Родригес. — В самом деле, получается как?то нехорошо: целых семеро аквалангистов таинственным образом исчезли. Никаких следов, конечно, но останутся наши пожитки с кучей отпечатков пальцев, наши кораблики. А это уже называется наследить…
— Вот именно, — сказал Дюфре. — Вы замечательно улавливаете мою мысль. Следов вроде бы нет, но мелких следочков — множество… Нехорошо, право. Нужно зачистить.
Без малейшего промедления Родригес озабоченно сказал:
— Но ведь это означает, что вас придется из игры выводить…
— Лучше уж так… Ничего не поделаешь.
— Ага! — встрепенулся Родригес. — У меня с собой богатая, весьма богатая аптечка. Все три корабля могут вообще пропасть бесследно — такое никого не удивит, мало ли судов пропадают без вести? И не таких скорлупок. Бермудский треугольник, к сожалению, далековато отсюда… А впрочем, подобные вещи все равно списывают на него. В особенности когда четко прослеживается инопланетный след, выступающий в этой истории на первый план. Можно и по?другому. Иные аптечные снадобья не обнаруживаются потом в организме никакими исследованиями, все выглядит так, словно сердце у человека внезапно остановилось. На «Русалке» не так уж и много объектов, это несложная работа…
Мазур, в совершеннейшей сумятице эмоций и чувств, сначала почувствовал к нему дикую, неудержимую ненависть. Но потом ему в голову пришла нехитрая мысль: он просто?напросто посмотрел на себя со стороны. Какая тут может быть ненависть?
Он чувствовал себя выгоревшим внутри. Он хотел, чтобы не случилось ничего из того, что обсуждалось спокойным, деловым тоном, все в нем кричало от боли при одной мысли о таком исходе — но он был в рядах…
— Суденышко с мертвым экипажем… — протянул Дюфре. — В самом деле, попахивает Бермудским треугольником.
— У нас нет прямого приказа на такой финал, — сказал Мазур, по?прежнему чувствуя внутри одну только пустоту.
— У нас есть право решать на месте, руководствуясь целесообразностью, — отрезал Дюфре.
— А тот, кто делал снимки? — вспомнил Мазур. — Мы же таким путем не устраним всех…
— Но подавляющее большинство нежелательных свидетелей, — сказал Дюфре. — Подавляющее большинство. Игра стоит свеч. Я, конечно, понимаю ваши соображения, но позвольте напомнить, что интересы дела, как говорится, превыше…
Мазуру так хотелось его ударить, что это перевешивало все остальные мысли и чувства. Он вцепился обеими руками в край скамейки, на которой сидел. Так скверно ему еще никогда не было. А самое поганое — что придется подчиниться решению большинства, импровизированного военного совета из представителей сразу трех контор — двух советских и кубинской. А впрочем, даже четырех, с учетом кадровой принадлежности Лаврика…
— Господа… — сказал Лаврик каким?то непонятным тоном.
Мазур рывком поднял голову. У капитана второго ранга Самарина вновь стало благостное лицо — просветленное, не от мира сего, сущий ангельский лик, хоть икону пиши, образ кротости…
— Господа… — сказал Лаврик с отрешенной улыбкой. — Вы звери, господа, история вас осудит… Помните, было такое кино? По совести говоря, я, хоть и опытный, видавший виды человек, все же удручен чуточку неприкрытым милитаризмом и жестокостью прозвучавших здесь предложений. Мягче следует, мягче. Вы, надеюсь, не забыли вдали от родины, что генеральный секретарь нашей с вами партии, руководящей и направляющей, ума, чести и совести целой эпохи, призывает к перестройке и новому мышлению? В свете исторических указаний, понимаете ли…
У Мазура вспыхнула сумасшедшая надежда. Слишком давно он знал этого субъекта. Лаврик в жизни не ломался бы просто так, за этим определенно что?то крылось…
— Полностью нам все равно не удастся замести следы, и все мы прекрасно это понимаем, — сказал Лаврик все с тем же отрешенным ликом древнего юрода. — Зато мы в состоянии поднять сущий тайфун, который надежнейшим образом заметет следы, — в неуловимую долю секунды его лицо вновь стало деловым, жестким, холодным. — Никаких Америк я не открываю, судари мои. Всего?навсего предлагаю в очередной раз воспользоваться избитым, но действенным приемом — свалить все на других… Дело знакомое!
* * *
…Мазур стоял у планшира «Русалки» — в гидрокостюме, но без баллонов и ласт — и без всякого сожаления смотрел, как поодаль догорают «Ла Тортуга» и «Стелла», стоящие на якоре у берега необитаемого островка Пескадор. За его спиной раздавались громкие шлепки — это Лаврик с Дюфре гасили последние огоньки. Время в запасе было, и он охотнее всего спустился бы в каюту, где безмятежно посапывала Кимберли, мгновенно заснувшая от кубинского снадобья — как и все остальные на шхуне. Хотелось посмотреть на нее последний раз — но это, он признавал в глубине души, было бы дурацкой романтикой, а романтику он не принимал в любых проявлениях.