Пришлось изрядно пригубить — не пропадать же халявному добру?
Почти сразу же, заявившись в «проклятую гасиенду», Мазур убедился, что свалял дурака, проявив то ли невежество, то ли наивность. Поскольку он один?единственный из полусотни гостей оказался в смокинге. Половина дамочек, правда, щеголяла в вечерних платьях — но вот мужская половина приглашенных красовалась в самых обычных костюмах, главным образом белых, а кое?кто и вовсе по?простецки — в джинсах и футболке.
Ничего удивительного, что на Мазура украдкой оглядывались — правда, без малейшей насмешки, вполне уважительно, но все равно он выглядел здесь белой вороной.
Что поделать, хотелось соответствовать. Он?то полагал, что все будет, как в том самом голливудском кино: белые нежные манишки, бабочки, фалды… Жизнь безжалостно разнесла вдребезги взлелеянные импортным кинематографом штампы. По сути это была обычная вечеринка: гремела музыка, гости толпами слонялись по дому, гомонили, хохотали, плясали. Никаких тебе бокалов с шампанским и чинных бесед. Как он ни присматривался, не отыскал ни одного, к кому бы подходил эпитет «светский». Самая обычная публика, собравшаяся похлебать виски на халяву. Какие?то штатовские знакомые Кимберли, явно не из миллионеров и сенаторов, знакомые знакомых, вообще непонятно кто — и добрая дюжина местных репортеров, которых сразу удавалось опознать, потому что они расхаживали с видом изголодавшихся гиен, озабоченные тем, чтобы и выпить как следует, и высмотреть или услышать нечто, способное хотя бы отдаленно сойти за сенсацию.
Среди них — в чем не было ничего удивительного — обнаружилась и Наталья свет Пушкина. Узрев Мазура, она сначала не на шутку испугалась, вид у нее был такой, словно Мазур сию секунду собирался отпилить ей голову ржавой пилой. Потом она чуточку успокоилась, но все равно старательно держалась подальше, глядя испуганно?затравленным взором то ли раненой газели, то ли умирающего лебедя. Сначала Мазур хотел завязать с ней непринужденную светскую беседу и посмотреть, как будет извиваться, но тут же передумал — противно было, вот и все…
«Проклятая гасиенда», увиденная изнутри, оказалась, как и следовало ожидать, абсолютно ничем не примечательным, скучным домом с рассохшимися полами, громоздкой старой мебелью и потемневшими портретами на стенах, выполненными отнюдь не мастерами кисти. Изображали они опять?таки ничем не примечательных людей: мужчины со скучными физиономиями мелких чиновников, бабы с рожами кухонных сплетниц. По крайней мере, именно так обстояли дела на первом этаже, который с появлением Кимберли кое?как привели в порядок, очистив от паутины и пыли. Второй остался в неприкосновенности, но Мазур подозревал, что там то же самое. Время от времени кое?кто из гостей, хохоча и заранее настраивая себя на жуть, удалялся туда по скрипучей лестнице, но вскоре возвращался с разочарованным видом. Иные парочки, правда, исчезали надолго, но вряд ли стоило подозревать в этих исчезновениях потусторонние силы.
Одним словом, Мазуру происходящее больше всего напоминало танцевальный вечер в окраинном Доме культуры — сходство порой было такое, что оторопь брала. Разве что здесь обходилось без мата и кулачных потасовок — хотя, судя по иным, могло и тут до этого докатиться…
Мазур ничего не имел бы против своего собственного участия в этой народной забаве — разумеется, при условии, что противной стороной окажется сеньор Аугусто Флорес.
Каковой появился буквально через пару минут после Мазура, в белоснежном костюме при умопомрачительном галстуке. И, что характерно, снова с пушкой под полой — ну, никаких манер у человека, в хлеву, должно быть, воспитывался, если на устроенный звездой Голливуда прием со стволом приперся…
Мазуру этот субъект категорически не нравился. Бывает такое: возникнет неведомо откуда стойкая антипатия, вот и все. Судя по взгляду Аугусто, Мазур у него вызывал схожие чувства. Но оба по некоему неписаному уговору держались поодаль друг от друга, и столкновения не последовало. А там хлыщ и вовсе куда?то запропастился.
Зато объявилась парочка знакомых, ничуть не вызывавших антипатии — лорд Шелтон с меланхоличным лягушатником Дюфре. Как обычно, лорд выглядел мелким клерком в помятом костюмчике, зато мусью сверкал лаковыми штиблетами и щеголял при безукоризненной темно?синей паре самой натуральной бабочкой, темно?красной, в белый горошек. Не смокинг, конечно, но Мазур, узрев француза, чуточку воспрянул духом — теперь их было двое в бабочках — официанты, разумеется, не в счет. Положительно, с появлением Дюфре светскость мероприятия укрепилась…
Веселья, правда, не прибавилось. Помянутые полсотни гостей толкались в большом зале, прилегающем к нему зальчике поменьше, вокруг столов, уставленных всем необходимым, а часть давно переместилась во двор, где тоже стояла парочка столов под тремя большими светильниками и тянулась меж пальмами цепочка крохотных разноцветных лампочек. Никто, строго говоря, сборищем не руководил, не нашлось хорошего тамады, и вечеринка разбилась на множество группочек — если пользоваться военными аналогиями, классическое средневековое рыцарское сражение, распавшееся на кучу поединков…